Николай полисский художник: Николай Полисский

Полисский Николай — Музей современного искусства Эрарта

Имя художника Николая Полисского неразрывно связано с феноменом Никола-Ленивца, калужской деревни на реке Угре, ставшей центром современного искусства благодаря ежегодно проходящему там с 2006 года фестивалю «Архстояние». Собственно, именно Николай Полисский и был первооткрывателем этой земли: он же «открыл» русскому зрителю и значение загадочного словосочетания «лэнд-арт».

Родился художник в 1957 году в Москве. Три года безуспешно поступал в Строгановку, в результате поступил в «Муху». В 1985 году присоединился к «митькам», став первым и единственным московским участником группировки, от которой, впрочем, вскоре отошел. В Никола-Ленивце Полисский стал бывать в конце 80-х, поначалу используя его потенциал в качестве натуры для пейзажной живописи. В конце 1990-х годов художник под воздействием все тех же николо-ленивецких впечатлений перестал заниматься живописью и перешел к созданию ландшафтных объектов.

Работы Полисского — всегда масштабные, поистине монументальные, подавляющие размерами объекты — содержат в себе некую загадочную, невербализируемую «русскость». Национальная их принадлежность вне зависимости от использованных в данной конкретной работе приемов и материалов неоспорима и не подвергается сомнению. Возможно, объясняется этот феномен тесным взаимодействием Полисского и коренного населения Никола-Ленивца: все объекты создаются руками местных жителей. Безусловно, концепция тщательно разрабатывается художником, но не стоит недооценивать результаты предпринятого Полисским скрещивания народных ремесленных практик с практиками актуального искусства.

Представленный в экспозиции музея Эрарта проект Николая Полисского «Границы империи» впервые был показан на фестивале «Архстояние» в 2005 году. Прежде экспонируемые на бескрайних берегах Угры, а ныне удачно вписанные в пространство музейного зала объекты напоминают столбы-колонны, которые устанавливались по пути следования цезарей-триумфаторов, присоединивших к Империи новые территории. Расширение границ Империи — чаще всего и есть цель ее существования, в которой заключается в то же время и причина неминуемой гибели. Пограничные столбы отмеряют границы Империи, отделяя присвоенную территорию от чужой, той, которую еще только предстоит завоевать.

Огромные деревянные изваяния вызывают в памяти и древних языческих идолов. На вершинах изваяний, некоторые из которых пугают сходством очертаний с виселицами, возвышаются наспех сколоченные, грубоватые двуглавые птички, напоминающие зрителю о гордом символе российской государственности. Снова проглядывает сквозь актуальную форму воинствующая «русскость». Приходит на ум воспоминание об ушедшей в небытие империи Российской и другой, той, которая пришла ей на смену несколько лет спустя. Эти некогда существовавшие, но уже давно ушедшие в историю образования оставили после себя только обломки: утратившие значения загадочные артефакты. Потеряв и смысл, и назначение, они, тем не менее, не исчезают с лица земли, играя, возможно, куда более значительную роль, чем мы можем предполагать. Несмотря на очевидную утрату актуальности имперской идеи и ее полную несовместимость с пропагандируемой европейской культурой открытостью границ, тема пограничных стен продолжает активно обсуждаться: США обещает принудить к строительству такой стены Мексику, а Литва планирует «оградиться» от Калининградской области. 

раскрыть

Художник Полисский: «Я был уважаемым живописцем, вдруг начал косить траву»

– Как изменилась жизнь в Никола-Ленивце из-за пандемии?

– Как жили – так и живем. Пока это все далеко. Поэтому я только волнуюсь за всех остальных людей в мире, которые болеют и умирают. Это страшно. Конечно, все должны выполнять элементарные гигиенические правила. Надеюсь, что эта чума быстро пройдет. Желаю всем здоровья. И не ешьте летучих мышей!..

– Ситуация может сказаться на планах фестиваля «Архстояние», на строительстве объектов?

– Пока никто не знает. Сейчас мы чистим территорию, реставрируем объекты, строим «Угруан», тушим весенние пожары. Нам проще выполнять карантинные меры: метро нет, самолеты не летают, людей мало.

– Мир разделился на «до» и «после». Твое мировозрение художника как-то поменялось?

– Я периодически задумываюсь о хрупкости мира. Мы часто занимаемся всякими глупостями. Нужно меньше тратить ресурсы на всякую античеловеческую глупость, а больше думать о своих близких и далеких, которые в эти минуты становятся ближе. Думаю, люди переоценят жизнь. Хотя чума проходила и все забывалось. Ленд-арт как раз про это – не надо накапливать материальное, надо жить и радоваться. Этот кризис ничего в моем мирозоззрении не поменял, скорее усилил какие-то вещи.

– Ты занимаешься ленд-артом с 2000 года. Получается, сейчас круглая дата?

– Ровно 21 год. Очко! Одно поколение уже умерло, другое растит детей и внуков. Тут целая семейная династия. Без пафоса хочу сказать, что многие бы здесь не жили, если бы не было этого странного предприятия. Хотя все эксперты говорили: вы сдохнете завтра. Но это все живет. Видимо, потому что нам никто не дает больших денег, от денег – одна погибель.

– А как это: до 40 лет заниматься живопись, а потом перейти в принципиально другой формат?

– Я был уважаемым живописцем, выставлял картины и вдруг начал косить сено. Бедную мою жену истязали. Никто ничего не знал первые годы. Все думали, что я сошел с ума. В последний раз подходил к холсту в 2000-м, перед тем, как начать лепить снеговиков. Как отрубило.

«Снеговики» – проект, с которого началась арт-история Никола-Ленивца в 2000-м году. Армия снеговиков напоминала о том, то много веков назад на Угре случилось великое стояние русских и татарских войск. Фото: polissky.ru

– Не скучаешь?

– Нет. Я художник, а не существо, которое обладает неким мастерством. Каждый материал поворачиваю в сторону своей идеи. Я же учился лет 20, чтобы стать художником. Все это пришлось в какой-то момент забыть.

                  «Хранить современное искусство бессмысленно»

– А кто такой настоящий художник? Считаешь, что сначала нужно пройти классическую школу, чтобы потом все забывать и открыть что-то свое?

– Никто этого не знает. В культуре дополнительные знания никому еще не мешали. Если бы я еще хорошо знал математику или биологию, может быть, было бы лучше. Любое знание полезно.

– Сколько больших объектов сделано за 21 год?

– Штук 20. По одному-два в год. Но сейчас стало сложнее, более ответственно относишься. Более мелкие объекты делаю – на вынос, для Франции, Японии, например.

– Все они из экоматериалов. Дерево, лоза, сено – все это недолговечное…

– Ничего вечного я не делаю и не страдаю от того, что оно не сохранится на века — что останется, то останется. Это уже проблемы музейщиков и коллекционеров. Я сейчас не вижу художников, которые делают такие вещи, которые сдедует хранить. Все, что приличное делается – это большие вещи для городов на большие деньги, они более долговечные. Или какие-нибудь инсталляции в музее, которые потом бензопилами распиливают, что я не раз видел в том же Помпиду. То есть хранить современное искусство бессмысленно.

– Почему бессмысленно?

– Потому что раньше это было искусство-искусство: нечто качественно сделанное, использовались дорогие материалы, а сейчас искусство не похоже на искусство. Мне кажется, что эпоха музеев в классическом смысле  – как хранилищ сокровищ – ушла. 

– Какой тогда должен быть музей будущего? Искусство станет частью реальной жизни?

– Не знаю. Людей, потребляющих искусство, становится все больше и больше, поэтому оно должно быть на улице, мобильно. Возможно, многое должно быть временно. А что останется надолго, решит большинство, и тогда временные вещи станут делать в более долговечных материалах. Я не жду, когда у меня появится много денег на дорогие материалы. Сделал, поиграл – выбросил, сжег.

«Нехватка цвета вызывает болезни»

– Тем не менее, например, в парке у реки Чермянка и рядом, в районе Отрадное, уже долго стоят два твоих ленд-арт объекта: «Чермянка» и «Лихоборские ворота». Кто за ними ухаживает?

– Они уже старые, воротам лет 15, я их недавно специально смотрел. Конечно, нужно подновлять. Художник не может за всем следить, должен быть хозяин, который будет этим заниматься.

Парковая инсталляция на реке Чермянка. Фото: polissky.ru

– Есть к объекту «инструкция по обслуживанию»?

– Некому ее давать. Построили, а потом все брошено… Никому ничего не надо. Были еще качели, их так любил народ, но их разломали — хозяина у искусства нет. Ленд-арт – не бронзовый Ильич: потер – и он вечно стоит. Искусства в русских городах никогда не было. Стояли только памятники – раньше Ленину, сейчас – царям.

– Поговорим про новый проект, строящийся второй год. «Угруан» – это отсылка к Моне…

– Это отсылка ко мне как к живописцу в прошлом. Цвет – это странная штука. Нехватка цвета вызывает болезни. Мне один раз рассказывал человек, который еще при СССР некоторое время провел в местах не столь отдаленных, что они хранили цветные обрывки журнала «Огонек». Просто, чтоб посмотреть на цвет. Все серое, и им нужно было на что-то цветное смотреть. Но потом у меня началась полиграфия — до тошноты.

– То есть ты отдыхал от цвета?

– Да. Я ушел в природу. А в природе все по-своему цветное, все очень гармонизировано. Даже армянские художники Мартирос Сарьян и Ара Атутюнян… Если приехать в Армению летом, то там все бурое, вызженное светом. Им не хватало цвета, поэтому они были такими яркими.

Север, кстати, наоборот – цветной, яркий, начиная с северного сияния. А на Юге – солнце обжигает. Я отдыхал от цвета, а сейчас опять захотелось.

Я вдруг вспомнил историю искусства – как появилась современная живопись. Эпоху импрессионизма – Моне с его серией Руанский собор. Он много там заложил идей, важных для искусства ХХ века. Был придуман пиксель, который потом использовали Синьяк и Сера – точечки… пуантилизм.

Но первый был Моне – он пытался остановить мгновение, его собор то красный, то синий, то какой-то серо-буро-малиновый. Но остановить мгновение невозможно – все меняется каждую секунду.

«Угруан» – самый масштабный объект Николая Полисского, который он собирается закончить к этому лету. Идея навеяна Руанским собором Клода Моне.

Когда я был живописцем, то очень злился: начинаешь писать – одна картинка, а по ходу все меняется… А здесь я вдруг решил сделать объект размером почти с Руанский собор – 24 метра в высоту. Это объект, где материалом является живопись. Надеюсь, это будет интересно.

– Ты использовал только чистые цвета?

– Да. Хотя цвета, которые импрессионисты использовали, вместе превращались в единую пластику. Они ориентировались именно на цвет. Краска — акриловая, не потому, что она самая стойкая, а потому что иначе бы все задохнулись, когда красили в помещении. Приходится все красить зимой в помещении.

– Сколько она выдержит на природе?

– Лет пять. Потом начнет осыпаться, и это тоже не плохо: цвет будет меняться естественным путем под воздействием природы. В этом есть своя прелесть. Я не боюсь изменений: там металлический каркас и можно будет что-то менять.

С чего я когда-то начинал? Со снега и сена, и все объекты умерли буквально за месяцы. Когда появились здесь другие архитекторы, начали сохранять, восстанавливать. Но мне кажется это неправильным, потому что поиграл и будет. Если они хотят остаться в Никола-Ленивце навечно и здесь пославляться, то я свои вещи могу использовать как угодно. Для классического ленд-арта старение – это один из этапов жизни произведения. Старение и умирание – это номально.

«Покорного судьба ведет, непокорного тащит»

– Правда, что 300 человек работали прошлым летом на строительстве «Угруана»?

– Они не одновременно работали. Это волонтеры, они приезжали отдохнуть на природе, пожить тут бесплатно. Поработают, покрасят, потом гуляют. Это способ хорошо провести время.

Я не подсчитывал сам, но команды были по 20 человек каждую неделю. К нам любят ездить. У них коллектив, начинают дружить, влюбляются, женятся. Молодежь любит приезжать, денег у них нет, поэтому они вписываются в волонтерство, заодно свои дела делают и нам помогают. Это нормально.

Один из главных моих принципов – не упрямиться жизни. Есть такая пословица: покорного судьба ведет, непокорного тащит. Так сложилась и вся идея арт-парка. Просто я увидел, что здесь свободная земля.

Советская власть ушла, колхоз ушел, а люди остались. Они готовы были вписаться со мной в любую авантюру за небольшие деньги. И я тогда что-то в городе зарабатывал и мог привезти сюда в клювике. 

Тогда еще гуманитарную помощь присылали. У них были такие радостные лица на фотографиях, что французские кураторы спрашивали меня: «А почему они такие все счастливые, мы думали, что у вас все с голоду умирают». Сейчас все местные включены в процесс?

– Оглядываясь на 30 лет назад, когда ты купил домик в этой глуши, что думаешь? Все складывалось спонтанно и правильно получилось?

– Правильно, ничего бы не поменял. Я нагло живу в раю. И очень доволен, что тогда, в 42 года, себя круто развернул и занялся тем, что не предвещало никакого успеха. А сейчас все больше и больше людей приезжает. Когда я был живописцем, у меня куча картин стояли в моем московком подвале, это жутко бесило и наводило на тоску. Мне тогда приходили мысли: кому все это нужно? А здесь у меня таких вопросов нет. О вечности я не задумываюсь. Живые тепленькие люди приезжают и радуются. Зачем мне холодная вечность? Да пошла она!

«Бобур» – 22-метровый объект Николая Полисского 2013-го года, который отсылает к брендам современной мировой архитектуры, где часто коммуникации не спрятаны, а намерено выставлены напоказ. Фото: polissky.ru

– С какого момента игры превратились в арт-парк?

– Парк начался с «Маяка», это 2004-й год. Тогда мы впервые поставили долгую вещь – до этого игрались. Надо было, чтоб кто-то нас здесь представлял, потому что мы уезжали работать по России и во Францию. Это было еще за два года до фестиваля. Потом появилось «Архстояние», и вещи стали накапливаться. Я стал ставить объекты в разных местах.

– В последние годы упор — на перформативные и музыкальные события. Меньше объектов появляется, чем раньше. Почему?

– Мы, во-первых, не можем найти что-то толковое. Заявок присылают много, но не всегда они ложатся на местность. Для больших вещей не так много места. Да я и сам жадина. Я годами выбираю места. «Маяк», «Мозг», «Бабур», «Угруан», «Белые ворота» – я собираю их на местности как пазл.

Сейчас я занял место у реки, где парк никому больше ничего не разрешает, а потом, может быть, перейду на другую сторону. Как всегда, не хватает денег на реставрацию объектов. И потом, мне хочется, чтоб здесь был театр. И чтобы он был адаптирован и к тем объектам, которые есть, и к пространству природы.

Наш театр – это не сидение в пыльном кресле. Мне в таких театрах скучновато. Система Станиславского примерно как живопись уже ничего не рождает. А уличный театр мне нравится. Пробуем разное – что-то удачно получается со светом, воздухом. Когда человек пришел в театр, его там закрыли и он сидит как пень, а здесь, если ему не понравилось, он встал и ушел. Здесь нужен уровень – держать зрителя в напряжении. Ответственность другого рода.

– Сейчас много разговоров о том, что искусство вступает в новую эпоху. Твой прогноз на будущее?

– Я обо всем стараюсь не думать: штаны порвешь, если широко шагать. Я сижу здесь и держу свечу. Людей, потребляющих искусство стало гораздо больше. Оно уже не элитарное. Поэтому оно выходит на улицы.

Искусство должно быть везде. Тем более, что земля в таком количестве сельскому хозяйству и промышленности не нужна. Возвращайте землю природе. Чтобы возвести какую-то экономику, нужно привлекать искусство. В мире так же – брошенные территории оживляют с помощью искусства. Может быть, последствием вируса станет разгрузка городов за счет развития цифровых технологий. У нас, например, есть объект «Удаленный офис». Интересные идеи скорее рождятся на прогулке, чем в душном офисе. Нужно использовать огромную территорию, которая нам дана. Если мы распределимся по стране вместо того, чтобы сидеть в потенциально опасных городах, жить и работать станет радостней и эффективней.

Николай Полисский

Родился в 1957 году. С начала 2000-х годов создает большинство своих произведений в деревне Никола-Ленивец Калужской области — в четырех часах езды от Москвы, из подручных материалов и в соавторстве с исконными обитателями деревни. С 2003 года здесь проходит международный фестиваль ландшафтной архитектуры «АрхСтояние».

Николай Полисский – единственный в современном российском искусстве художник-лэндартист. С начала 2000-х годов он создает большинство своих произведений в деревне Никола-Ленивец в Калужской области – в четырех часах езды от Москвы, из подручных материалов и в соавторстве с исконными обитателями деревни. Его искусство можно с полным основанием назвать утопией – как в социальном, так и, собственно, в художественном плане. Причем утопией осуществленной. В социальном измерении Полисскому удалось при помощи искусства возродить полузаброшенную деревню, превратив ее в настоящий культурный центр (с 2003 года здесь проходит международный фестиваль ландшафтной архитектуры «АрхСтояние») и сделав ее жителей полноправными участниками творческого процесса. Что же касается самого художественного проекта Николая Полисского, то он представляет собой своего рода выращивание на русской почве знаковых форм мировой архитектуры – от древности до модернизма: римский акведук из снега, вавилонский зиккурат из вязанок сена, сложенные из сучьев подобия конструктивисткой радиобашни Владимира Шухова или небоскреба-арки Дефанс. Воспроизведенные из местных материалов при помощи техник, отсылающих к традиционным деревенским ремеслам или забавам, они обретают универсальность и естественность даже не только архетипических, свойственных всем культурам постройкам, но неких природных явлений вроде птичьих гнезд или бобровых плотин.

«Большой адронный коллайдер» — произведение, относящееся к новому, придуманному Николаем Полисским проекту. Теперь незамутненное зеркало народного сознания должно отобразить уже не классическое наследие мировой архитектуры, но новейшие достижения науки. Собственно говоря, одно произведение подобного рода у Полисского уже было – это созданный в 2005 году «Байконур»: огромная инсталляция, состоящая из условных подобий ракет и стартовых комплексов, сплетенных, наподобие корзин, из лозы. Впервые показанная во дворе Третьяковской галереи во время Первой московской биеннале современного искусства, эта инсталляция потом была перевезена в Никола-Ленивец, где была сожжена во время ставшего традиционным масленичного фестиваля. Уже тогда наука прочитывалась через призму ритуала и магии. Связующим звеном между космическими ракетами и их плетеными подобиями стало пламя. А выход во внеземное пространство превратился в сожжение, напоминающее погребальные костры, обеспечивающие покойнику переход в другой мир.

В «Адронном коллайдере» Полисского и его соавторов так же интересует, прежде всего тот полумистический флер, который окутывает современную науку. Для Полисского нынешние ученые – это своего рода жрецы, посвященные в закрытые для простых смертных тайны мироздания, и даже, возможно, способные повлиять на управляющие миром силы. Что, в общем-то, не так уж далеко от истины: в самом деле, мало кто из нас может объяснить, как устроен и каким целям служит настоящий большой адронный коллайдер. Научную картину мира, точно так же как магическую или религиозную, по-прежнему можно только принимать на веру. «Адронный коллайдер» Полисского и его соавторов – условное воплощение той самой машины, из которой может появиться Бог.
Ирина Кулик

Николай Полисский и Никола-Ленивецкие Промыслы. Большой адронный коллайдер. 2009. Инсталляция. Дерево. Courtesy автор, Музей современного искусства в Люксембурге / Nikolay Polissky & Nikola-Lenivets Crafts. Large Hadron Collider. 2009. Installation. Wooden. Courtesy author, Mudam Luxembourg. Musee d’Art Moderne Grand-Duc Jean

Николай Полисский и Никола-Ленивецкие Промыслы. Большой адронный коллайдер. 2009. Инсталляция. Дерево. Courtesy автор, Музей современного искусства в Люксембурге / Nikolay Polissky & Nikola-Lenivets Crafts. Large Hadron Collider. 2009. Installation. Wooden. Courtesy author, Mudam Luxembourg. Musee d’Art Moderne Grand-Duc Jean

Николай Полисский и Никола-Ленивецкие Промыслы. Большой адронный коллайдер. 2009. Инсталляция. Дерево. Courtesy автор, Музей современного искусства в Люксембурге / Nikolay Polissky & Nikola-Lenivets Crafts. Large Hadron Collider. 2009. Installation. Wooden. Courtesy author, Mudam Luxembourg. Musee d’Art Moderne Grand-Duc Jean

Николай Полисский и Никола-Ленивецкие Промыслы. Большой адронный коллайдер. 2009. Инсталляция. Дерево. Courtesy автор, Музей современного искусства в Люксембурге / Nikolay Polissky & Nikola-Lenivets Crafts. Large Hadron Collider. 2009. Installation. Wooden. Courtesy author, Mudam Luxembourg. Musee d’Art Moderne Grand-Duc Jean

Николай Полисский: искусство существует вопреки всему

• Ксения Гогитидзе
• Би-би-си, Москва

6 июля 2012

Подпись к фото,

Проект «Вселенский разум» — самое масштабное произведение художника

Художник и скульптор, гуру лэнд-арта Николай Полисский после 12 лет «культурной реанимации» русской деревни признает, что задачу не решить без помощи меценатов, и сетует на отсутствие спроса на культуру в стране, которая встречает современное искусство безразличием, а порой и тюрьмой, как в случае с девушками из панк-группы Pussy Riot. Их Полисский называет своими любимыми современными художниками.

Полисский почти 20 лет живет в деревне Никола-Ленивец в 200 километрах от Москвы под Калугой. Бывший «митек» перебрался сначала из Питера в Москву, но в итоге сбежал и оттуда, поскольку «всегда любил деревню». Его вечно недостроенный дом при шумной мастерской для крестьянской артели обставлен скромно, зато из окон открывается вид на луг, заброшенную церковь и леса до горизонта за изящным изгибом реки Угры.

Первые десять лет в деревне Полисский посвятил живописи, а на рубеже веков затеял то, что прославило его на весь мир. Он взял в соавторы крестьян, обратился к природным материалам и занялся современным искусством, которое привело его на Венецианское биеннале и сделало Никола-Ленивец культурной столицей российской глубинки — во многом благодаря фестивалю «Архстояние».

«Я — художник 21-го века. У меня все началось с февраля 2000 года», — рассказывает Полисский о своем первом опыте работы с деревенскими – тогда они вывели на берега Угры армию из 200 снеговиков.

О первом поколении «профессиональных алкоголиков» Полисский вспоминает тепло, и говорит, что сейчас пьют уже «не так самозабвенно».

«Старые — были феноменальные! Не субъекты, а объекты искусства. Это были советские крестьяне. Какие судьбы!» — говорит Полисский.

Проект из чисто художественного превратился в социальный. Спустя 12 лет в артели постоянно работают около 20 человек. Вместе со своими «соавторами» Полисский ездит на выставки в Италию, Испанию и Люксембург, строит объекты во Франции. Оглядываясь назад, художник признает, что создал скорее культурную резервацию, и без денежных вливаний в корне изменить жизнь крестьян не получится.

«Эта история может развиться. Но – с участием бизнеса только. Если тут будет колхоз-миллионер. Как в Советском союзе, колхозы такие, которые субсидировались, пока остальные — лежали. Пока – только так».

«Реанимация места – мне это важно как пример. Я не заставляю всех крестьян заниматься искусством. Но одна деревня на весь мир может существовать при протекционизме определенном. Нормальном, человеческом», — не сдается Полисский.

Полисский признает, что самостоятельно его соавторы из крестьян вряд ли смогут существовать как творцы, а тем более – обеспечивать себя, ведь даже у него пока не получается превратить свое имя в доходный бренд.

«Художник — это, прежде всего, мотивация, и понимание — зачем. У них без меня, конечно, нет этой мотивации. Я для них – художественная институция такая».

Бросить все и оставить затею Полисский не может, чувствует ответственность за своих:

«А я без них уже не могу. Да и они привыкли, не могут жить уже без поездок в Барселону, Венецию. Я здесь буду из последних сил для них что-то вырывать. Потому что, в целом, на просторах благословенной родины, это – история, вырванная из контекста».

Продержаться лет 200

Полисскому, как он сам признает, повезло: когда он приехал в Никола-Ленивец, земля никому не принадлежала, сейчас же образовался собственник, с которым приходится считаться и договариваться. Момент переломный, говорит художник, и надеется все же убедить нового хозяина раскрученного им места поддерживать тех, кто это сделал – его и крестьян – и развивать культурный проект.

«Мой Лопахин – лучший из всех лопахиных в мире. Ну, в России – точно. Зависит, кто его убедит лучше, — признает Полисский. — Мне каким-то образом предстоит повысить престиж профессии крестьянского художника. Как это сделать – я пока не совсем знаю. А люди бизнеса, которые имеют деньги, они таких вещей не понимают».

Непонимание Полисский списывает на тектонический сдвиг шкалы ценностей российской элиты.

«Искусство существует только в среде, в бульоне. Бульона – нет. Нет на искусство спроса в России», — сетует он.

«Был класс – буржуазный, до него – аристократический. Они оставляли после себя великие памятники. А этим ничего не надо. Потому что они – временщики. В России все эти Морозовы, Щукины, Третьяковы нуждались в художниках, потому что они давали им вечную славу. А что этим надо? А им нужен корпоратив. «Ты нам оформи, мы тут выпьем, а ты нам спляши». Ну что я могу ответить? «Ну, и до свидания».

В отсутствие спроса на искусство у людей с деньгами художнику остается уповать на государство, но тут Полисский, с ностальгией вспоминающий тепличные условия МОСХа времен СССР, иллюзий не питает.

«Художников они просто не принимают. Они еще понимают, там, футбол, кино. У них же только Большой театр, и больше ничего нету. Они — абсолютные циники. Они все знают, они с тобой разговаривают – им не нужно ничего объяснять, они все понимают, им нужны только деньги», — закипает Полисский.

«Не нужно им ничего! Не нужно! Они только-только вылезли, с деревьев спрыгнули, сознание у них соответствующее, в том, что касается искусства. Вот такой у нас уровень цивилизации. Нужно пару веков еще протянуть».

Результат – скудный художественный ландшафт, обрамляющий редкие, но яркие акты современного искусства. И предсказуемая реакция общества на них.

«Я очень уважаю «пусиков». Я считаю, что это – героическая молодежь. Они хотят совершать подвиг, духовный подвиг –так надо об этом говорить! Что это – духовный подвиг, что они – художники. А не бубнить, что они хулиганки и что нужно их выпустить, потому что они свое отсидели. Вот подлость-то в чем!»

Для Полисского аспект современности искусства определяется результатом, и Pussy Riot попали в точку.

«Они всю эту общественную ситуацию вытащили наружу. И все – обгадились. Всё общество – в дерьме. И это искусство будет существовать, искусство, которое невероятно закрючит это общество, вытащит эту болезнь. Больные-то все!»

Себя Полисский называет «дедушкой» и как художник предпочитает все же говорить со зрителем эзоповым языком: «Это интереснее, чо я буду на митингах орать? Навальный пусть орёт».

Фестиваль «Архстояние»

За 20 лет в деревне Полисский так и не мутировал из столичного художника в деревенского затворника. Звуки электропилы и шипение сварки под распахнутым окном его деревенского дома периодически разрывают звонки двух телефонов, на дворе окончания интервью для Би-би-си ждет съемочная группа американских документалистов, стол завален приглашениями на светские мероприятия.

«Приходится и по европам ошиваться, и в Москве тусить», — вырывает себя из идиллического пейзажа Полисский, переодеваясь в ярко красную футболку для фотосессии.

С 2006 года в Никола-Ленивце проходит фестиваль «Архстояние», задуманный как творческая лаборатория на природе для художников, скульпторов, архитекторов. Фестиваль, прочно занявший место в столичной афише главных культурных мероприятий лета, оживил вотчину Полисского, но и разрушил его монополию на идею, что заметно беспокоит художника.

«Архстояние существует, но я его хочу перепрофилировать, преобразовать. Чтобы не было много всяких глупостей, а были солидные вещи. Без мусора, который появляется, потому что кто-то просто что-то хочет сделать. Делают большую вещь – мы ее показываем. Не надо ей еще 15 других вещей. Места-то мало».

Подпись к фото,

Деревянные животные из «скульптурного» проекта Полисского, авторы — художники «Никола-Ленивецких промыслов»

«Здесь задача – ходишь, гуляешь, и вдруг среди природы натыкаешься на что-то не менее важное. Я так думал, что здесь будут такие резиденции. Идешь через лес – и вдруг на поляне стоит какое-то произведение с глубинной философией художника или архитектора. Его внутреннее пространство: всё, что человек накопил, он сдал здесь в свой маленький музей. А не просто какой-нибудь статуй! Не надо статуй! Сделай что-то важное, одно», — описывает Полисский принцип лэнд-арта и показывает, что имеет в виду.

На соседнем поле он создал и на ближайших выходных покажет публике самый масштабный свой проект — «Вселенский разум», которым хотел продемонстрировать «всякую степень качества».

Неведомое святилище, в центре которого клубок деревянных извилин гигантского мозга ощетинивается в поле четырьмя рядами чешуйчатых колонн, а обращенный к лесу тыл укреплен группировкой загадочных механизмов, отсылающих к эстетике Леонардо да Винчи.

Полисский застолбил место для своего искусства, окопался и сдаваться не собирается.

«Я – оптимист. И умру таким».

«Искусство — оно существует вопреки всему, как опухоль. Искусство будет теплиться. Сумасшедших будет человек двести на всю страну, — говорит он. — В конце концов, если они меня достанут, я попрошу здесь резервацию. Для себя и моих «индейцев».

художник Николай Полисский – Москвич Mag – 02.02.2021

О съемках «Войны и мира» на Кутузовском проспекте в начале 1960-х, о том, как в это время появление Бородинской панорамы подняло акции местных мальчишек, о затрапезной Остоженке 1990-х, о том, почему претензии к москвичам неуместны, и о планах на Масленицу.

Я родился…

Родился в Москве, в роддоме Грауэрмана. Родители жили у Поклонной горы, это был тогда самый конец Кутузовского — окраина Москвы.

Мама — героическая женщина, чуть не родила меня по дороге. Она не знала, что наш районный роддом закрыт, и пошла пешком на Арбат. Сейчас кажется, что это ужас какой-то, а тогда к этому относились спокойно.

Моя Москва…

Это Поклонная гора до ее срытия. Она тянулась почти до моего дома, зимой мы там катались на санках, довольно много народу приходило. А летом там были колхозные поля, лес, где мы гуляли.

Дом наш стоял на Кутузовском проспекте, чуть в глубине, перед ним — садик, где была тоже какая-то жизнь — мамы с колясками, дети в песочнице. А за домом начиналась деревня, частные постройки, и там было огромное количество, видимо, хасидов, как я сейчас понимаю, таких красавцев, которые ходили с пейсами. Сейчас их в Европе можно встретить в любом аэропорту, а тогда это было для Москвы довольно удивительно. Там они жили, там была синагога, и это был совершенно другой мир. Так могло выглядеть местечко где-нибудь на юге России или на Украине…

Еще дальше, у железной дороги, была заброшенная строительная свалка — наш мальчишеский полигон, где мы чего только не делали: жгли костры, плавили свинец, картошку пекли…  И это была такая абсолютная свобода от взрослых.

Бондарчук снимал неподалеку «Войну и мир» — мы бегали смотреть, как французские солдаты расстреливают поджигателей Москвы.

Еще было событие, когда на Кутузовском построили Бородинскую панораму. И это невероятно подняло акции всех мальчишек, которые жили в этом районе. Мы были героями, молодежь только о панораме и говорила. Сейчас даже трудно представить, насколько это было важно для тогдашней Москвы. Мы врали, что там буквально днюем и ночуем. Хотя на самом деле я был там всего один раз. Очереди стояли такие, что попасть было совершенно невозможно.

Где-то в 1968-м мы уехали на «Водный стадион». Там была совсем другая Москва — водяная. Мы все время были на этой воде, купались. Но это был уже новый серьезный этап в моей жизни — я повзрослел, стал заниматься в Доме пионеров, в художественной школе и проводил гораздо меньше времени на улице.

А на Рогожской Заставе жила наша бабушка. Это была рабочая Москва. В переулках стояли еще дореволюционные дома — каменный низ, деревянный верх, но не купеческие, а скорее доходные барачного типа.

Вот такую Москву я тоже застал. Это 1960-е. Потом все эти дома начали ломать и строить многоэтажки.

В 1990-е у меня была мастерская…

На Остоженке — около Зачатьевского монастыря. Тогда Ольга Львовна [Свиблова] только получила там помещение для музея. Та Москва была советская, затрапезная, монастырь еще не отреставрировали. И в этом тихом малопосещаемом районе было довольно много обшарпанных подвалов, в которых существовали художники.

Всю Москву, которую я хорошо помню и люблю, «убрали».

На Поклонную гору я принципиально не хожу: нельзя возвращаться туда, где ты ничего не узнаешь. А имперский пафос мне не очень нужен.

Сейчас…

В Москве живу в родительской квартире на «Водном». Но это два-три дня в году, максимум неделя. Основное время провожу в Николе-Ленивце.

Любимые районы…

Там, где я жил, это и есть мои любимые места.

Когда я был живописцем в 1980–1990-х, я любил район от Солянки — к церкви Владимира в Садах, в Хохловские переулки, Ивановский монастырь. Мы ходили туда писать пейзажи.

Потом у Васи Бычкова была мастерская на Дзержинке. Ночью я писал площадь Дзержинского вместе с памятником и проезжающими мимо машинами. Как объект для живописи мне она очень нравилась. У меня вообще было довольно много ночных пейзажей — и центральные площади, и маленькие уютные улицы с тупичками.

Потом какое-то время мы жили на Яузе, на Садовом кольце, в районе тогда улицы Чкалова. По молодости я даже сидел в кутузке в том отделении милиции, которое было на месте Сахаровского центра. А потом уже в самом центре делал выставки как художник.

Нелюбимый район…

Когда-то меня пригласили делать парки — это Владыкино, Отрадное, восток и северо-восток, это жуткие районы, промзоны, пустыри. Я попал туда года два назад, и мало что изменилось — по-прежнему огромные пространства грязного снега. Очень депрессивное ощущение.

Москвичи отличаются от жителей других городов…

Честно говоря, не знаю. Но когда я пять лет учился в Питере, с 1977-го по 1982-й, я на себе ощущал эту неприязнь. Потом, конечно, ко мне привыкли, я стал своим, но когда мы куда-нибудь уезжали из города, я всегда косил под питерского. Я понимал, насколько москвичей не любят, и постоянно выслушивал претензии, что москвичи все испортили. Я даже пытался объяснять, что последний москвич, который управлял нашим государством, — это Петр Первый, после него — все…  И сейчас во власти больше 20 лет питерские сидят. Эти претензии и тогда казались смешными, а сейчас особенно.

Москвичи, они как парижане — в шарфиках, с собачками, прячутся от ветра.

Настоящих парижан же сразу видно, когда они в коротеньких пальтишках утром бегут со своими багетами, видно, насколько они нестоличные и непафосные. То же самое москвичи. Претензии к ним неуместны. Чаще всего это приезжают сильные пассионарии и «ураганят».

В Москве лучше, чем в других мегаполисах…

Близкие люди, язык, приятная, успокаивающая среда. И все, что ты определяешь как свое.

Архитектура и искусство в России всегда были подражательными, но в какие-то моменты русский дух проявлялся. И особенные вещи, не похожие ни на что, существуют. Например, храм Василия Блаженного — абсолютный шедевр мировой архитектуры. Но большей частью это все поломано, уничтожено. Сохранилось что-то из конструктивизма…  Но все равно этого очень мало. В основном у них все богаче, лучше и толще.

Мой патриотизм, а я патриот, безусловно, зиждется на ожидании, что мы когда-то что-то сделаем…  Понятно, что архитектору лучше живется при фараонах, но вряд ли это даст какие-то хорошие результаты. Я склонен надеяться на народную инициативу. Купцы строили свой город, там были и контроль, и деньги, и идеология, там все создавалось инициативой всех уровней жителей города.

Я вот был в Юрьевце года полтора назад. Когда-то это был средний и очень качественный город, где жило много людей, оттуда, кстати, архитекторы братья Веснины. Его построили купцы, которые инвестировали и все контролировали. Сейчас город заброшен. Пустой, окна заколочены, часть затопило при строительстве водохранилища — огромная гладь воды, там можно сделать курорт. И вот сейчас молодые ребята, которые организуют там фестиваль Тарковского (ежегодный фестиваль «Зеркало» проходит в Иваново и других городах области. — «Москвич Mag»), говорят: вот ивановский губернатор такой замечательный, предлагает нам что-то придумать. Я говорю, конечно, делайте, что можете. Но сам думаю, что ничего не сдвинется, пока снова не появятся купцы…  Пока не появится свобода что-то предпринимать в своем городе, пока жители не почувствуют этот город своим, ничего не получится. Никакая власть ничего там не сделает. Это тупик.

В Москве изменилось…

В Москве всегда руководила власть. Сталин построил ту Москву, в которой я жил. Лужков превратил Москву в восточный базар, с этими палатками и постоянным мельтешением, люди как муравьи бегали…

Сейчас в один из приездов я был на Тверской — это абсолютно холодное пространство. Все вычистили, но качества архитектуры не хватает. Старых, по-настоящему красивых зданий мало. Чисто, но пусто, и эта пустота заполняется какими-то арочками с цветочками. Я попал на какой-то городской фестиваль и не был в восторге. Это холодное и безжизненное пространство. Вот в Тайване, который я немного знаю, я наблюдаю то же самое: сейчас там строят новые города с широкими проспектами, с огромными домами. Там нет людей, они не хотят там по каким-то причинам жить, они не покупают там квартиры…

Может, я не прав, но меня Тверская не потрясла.

Вообще одним проектом нескольких умных проектировщиков результата не достичь. Город строится эпохами.

Хочу изменить…

Мы сейчас все равно скатимся в политику. Начальство мешает всему в городе. Мне хочется, чтобы появилась какая-то заинтересованность большого количества москвичей, которые будут что-то менять в этом городе. Я не верю во власть.

Только когда будет настоящая приличная жизнь, когда сформируется поколение выдающихся жителей города, он будет строиться. Но это не будет быстро.

Мои планы…

В Николе-Ленивце к 13 марта готовим Масленицу. Она большая — целый дворец — и быстро исчезнет. Сейчас модная тема — замки да дворцы, и у нас будет дворец злого людоеда Ковида, который мы торжественно спалим. Мне интересны эти огненные скульптуры. Люди часто неправильно понимают: это не горящие дома, что само по себе неприятно и жутко, а именно огненные скульптуры.

Эта архитектура живет мгновения — в этом смысл, а не в том, что горит. Это сложно объяснить, но я с упорством идиота продолжаю этим заниматься.

Цветной арт-объект «Угруан», мой долгострой, тоже потихоньку продолжаем делать.

И фестивальные проекты «Архстояния» строим. Мы же не имеем серьезных средств. Что заработали, то и тратим на искусство.

Московские заказы появляются крайне редко. Вот объект в Раменках, открытый в конце прошлого года, — шестиметровая колонна из ветвей — первый в Москве за долгое время. Сейчас идет такая серия колонн, никола-ленивецкая античность.

Я периодически что-то проектирую без особенных надежд. Среди желающих очень сильно сократился процент могущих. Если раньше человек чего-то очень сильно хотел, он это так или иначе продавливал. А теперь хочет, но не может.

Фото: из личного архива Николая Полисского

© Николай Полисский Ваши работы, кажется, о том времени и пространстве, где города пока не придумали, и ещё неизвестно, придумают ли вообще… Я пытаюсь реагировать на всё, и на городскую культуру в том числе, но мои работы действительно о том, как бы человеку вернуться в природу. Правда, деревня, в которой я сейчас работаю, не совсем первобытная. Конечно, есть и уголки, которые остаются в неизменном виде вот уже три […]

Николай Полисский. Гиперболоидная градирня «Вулкан», 2009

Права на изображение: © Николай Полисский

Ваши работы, кажется, о том времени и пространстве, где города пока не придумали, и ещё неизвестно, придумают ли вообще…

Я пытаюсь реагировать на всё, и на городскую культуру в том числе, но мои работы действительно о том, как бы человеку вернуться в природу. Правда, деревня, в которой я сейчас работаю, не совсем первобытная. Конечно, есть и уголки, которые остаются в неизменном виде вот уже три тысячи лет. Зато колхозные поля сейчас зарастают и возвращаются в изначальное состояние. Как только завершилась советская индустриализация, и человек ушёл, природа начала побеждать. Ты радуешься этому, и вдруг понимаешь, что сейчас всё покроется лесом, и ты больше этого никогда не увидишь. Плывёшь по Угре, и те участки, которые всегда были окультурены, заросли деревьями. В какой‑то момент пейзаж становится очень нудным, и человеку уже пора отвоевать обратно пространство, в котором он сможет жить. Представьте, если здесь всё переломать, как сквозь асфальт прорастёт лес. В Москве эти процессы происходят сложнее, а у меня в деревне мгновенно. Поэтому я думаю о том, как быть органичным природе, но в ней должно быть место для человека, что‑то, что ему в ней понравится, кроме первобытной дикости. Наши старые работы вплавлены в природу, они её часть, и в них ничего не должно раздражать. Как будто это строения, которые воздвигли не то вятичи, не то кривичи, ушли, оставили их, и они тут уже целую вечность стоят. Сейчас по‑другому. Мы сделали «Мозг», он выделяется из пространства, агрессивен по отношению к нему, но это совсем другое, так как эта вещь, скорее всего, переедет в город, где у искусства должна быть совсем другая степень агрессивности. Или это всё под зарастание, под будущую тайгу. За четыре-пять лет деревья закроют этот мозг, и он едва будет виден.

Николай Полисский. Жар-Птица, 2008

Инсталляция в посёлке Никола-Ленивец

Права на изображение: © Николай Полисский

А чем отличается искусство, созданное для города, от искусства, которому предназначено быть вне урбанистической среды?

Разница проста: в природе ты должен быть тактичен, деликатен и умён. Работу или приедут смотреть специально, или случайно с удивлением на неё наткнутся, но природа сама выделит произведение, даст ему возможность быть увиденным. Любой объект в этом контексте всё равно смотрится чужеродным. Не нужно выделываться, чтобы стать заметным, нужно максимально не раздражить человека, который это увидит. И важнее всего не быть глупцом, поскольку всякая глупость в природе видна как на ладони. Другое дело в городе: амбиции людей, архитектуры, рекламы невероятно сильны. И здесь стоит помнить, что художник всё‑таки не архитектор, не дизайнер рекламного плаката и не оформитель местности. Зритель должен прочитать его работу как художественное высказывание, как нечто, рождающее новый смысл. Главное — донести идею, которую бы увидел городской зритель.

Кажется, сегодня на Западе торжествует идея искусства, гармоничного своему городскому контексту (sustainable art). Значит ли это, что паблик-арт превращается в дизайн?

Мне так кажется. Органичность городу — задача архитектуры и дизайна. Это не значит, что она не нужна: например, для молодых городов — это возможность обрести своё лицо, целостный образ, но разукрашивать — не дело художника. Дизайн — массовая профессия, эти специалисты по‑другому чувствуют время и пластику, а художник должен создавать новое. Искусство — это крайняя степень эксперимента, пластического и социального. Сейчас в России звонит колокол, и он должен рождать произведения, по силе сходные с терактом. Не совершая ничего безобразного, по степени воздействия художники должны работать именно так. Почему сегодня ребят сажают в тюрьму? Потому что они возбуждают общество, возбуждают власть, как некий социальный террор. При том что они, безусловно, остаются в зоне искусства и не совершают ничего особенного, на мой взгляд, это даже не хулиганство. А дизайнеры украшают жизнь и всегда будут её украшать.

Николай Полисский. Вселенский разум, 2012

Инсталляция в посёлке Никола-Ленивец. Дерево, металлические крепления

Права на изображение: © Николай Полисский

Искусство — это крайняя степень эксперимента, пластического и социального. Сейчас в России звонит колокол, и он должен рождать произведения, по силе сходные с терактом. Не совершая ничего безобразного, по степени воздействия художники должны работать именно так

Получается, что социальный активизм, который мы наблюдаем сейчас, — это и есть характернейшая для нас форма паблик-арта? У нас нет той современной скульптуры, контрмонументов, которые есть, например, в Англии и США, но есть медиа- и социальный активизм…

Сейчас — да. На Западе левацкие настроения тоже очень сильны, но в России и в потенциально пробуждаемом Востоке, например в Китае, появятся очень мощные художники, которые будут катализировать жизнь. Потому что порой невозможно терпеть всю эту ложь, всю эту инерцию общества. Политиков и философов давно никто не слушает, а у художников есть возможность сделать какую‑то яркую акцию и эту жизнь взорвать. У нас всё потрясающе ускорилось, и никто кроме художников не может сдвинуть жизнь с места.

Николай Полисский. Из серии «Охотничьи трофеи», 2010

Деревянная скульптура в посёлке Никола-Ленивец

Права на изображение: © Николай Полисский

А как Вы оцениваете свою роль в этом движении жизни? Своими проектами, фестивалями Вы помогаете что‑то ускорить? Хотя бы показать властным структурам, с которыми работаете, каким может быть искусство?

Честно скажу, АрхСтояние — это чушь, оно ничего не дало ни обществу, ни ленд-арту, ни его развитию в России. Работают только отдельные личности и отдельные хорошие произведения. Если Бродский делает свои вещи, да, он что‑то двигает. Если Бернаскони сделает у нас хорошую работу, может быть, он что‑то и сдвинет, но сам по себе фестиваль — это абсолютное развлечение, просто для того, чтобы собрать людей.

Протестные акции никогда не смогут объяснить муниципалитету Москвы, что нам нужны другие памятники на улицах, что нам нужно другое искусство, а вот хорошо подготовленные фестивали, возможно, могут что‑то сделать в этом направлении…

Да, если будут хорошие художники и хорошие работы, но фестиваль не может их найти. Стоящие художники не приходят, молодёжь какая‑то вялая. Фестивали, конечно, необходимы: они должны быть жирными, как наваристый суп, чтобы все в нём качественно варились. И фестиваль — это технология по разведению художников и выпусканию их в живую природу, но, к сожалению, у нас к решению этой проблемы ещё даже не приступили. На Западе — иначе: если пригласили художника — он приехал и работает, и люди вокруг собираются и смотрят на него, как коровы. Приносят ему корзиночку с вином и пирожками: художник приехал, его надо кормить, беречь.

Николай Полисский. Сенная Башня, 2000

Инсталляция в посёлке Никола-Ленивец

Права на изображение: © Николай Полисский

Фестивали должны быть жирными, как наваристый суп, чтобы все в нём качественно варились. Фестиваль — это технология по разведению художников и выпусканию их в живую природу

Понимают или жалеют?

Испытывают интерес. Они ведь любят вкусно пожрать, выпить, и художника они тоже, как косточку, обглодают, обложат его всякой красотой на тарелочке, съедят его с большим удовольствием. И это бывает очень приятно: сидишь, а они тебя любят. У нас же брызжут слюной, требуют убраться и отдать им государственные деньги, которые ты тратишь, поэтому я рад тому, что мне удалось сделать в моей деревне, где искусство уважают как «градообразующую» деятельность. Они все живут за счёт поступлений от искусства, либо сами им занимаются, к ним приезжают репортёры. Искусство они любят ещё и потому, что оно даёт людям жизнь. Я не могу сделать подобное в каждой деревне, да это и не нужно, но у себя мы куражимся, и нам от этого хорошо!

Паблик-арт — он главным образом про интерактивность, про участие нехудожников в создании или функционировании произведений. У Вас этим активным адресатом в первую очередь выступают как раз те самые жители деревни, которые руками помогают Вам воплощать работы?

Да, мне важно, чтобы эти люди подбрасывали мне какие‑то идеи. Мы вместе варим кашу, и из этого котла возникают и произведения, и идеи для следующих. Возникают они, конечно, из непосредственного опыта. Моим ребятам если чего и не хватает, то мотивации, они не могут сказать, искусство это или неискусство. Я для них тоже институция, но лидера в искусстве никто и никогда не отменит. Правда, это иной лидер, чем раньше. Раньше он растил свою мастерскую и постепенно накапливал опыт и собственное мастерство. Сейчас художник, уловив что‑то в воздухе, может выстрелить какой‑то работой и больше ничего никогда не сделать. Абсолютных гениев меньше. Всем нашим самородкам не хватает сил дойти до рынка, их хватают, рубят на части, распродают, а затем сдают в утиль. И поэтому мне, конечно, важно приподнять вот этих моих мужиков. Я никогда не удержал бы свою артель даже за деньги, если бы не смог объяснить им, что они делают что‑то важное, что из ничего, из сена можно создать философский камень.

Николай Полисский. Урожай, 2003

Сельскохозяйственный перформанс в рамках проекта «Медиабашня» в посёлке Никола-Ленивец

Права на изображение: © Николай Полисский

То есть Вы рассказываете историю человека, который преображается посредством искусства?

Да, и это вечная история поиска философского камня. Сейчас вот нашли бозон Хиггса — другой философский камень, научный, формулу Бога — какой её видят учёные. А мы ищем свой: из мусора, из ветоши, которую можно найти в лесу, мы создаём то, что люди специально приезжают смотреть.

Это идея художника, меняющего мир. В живописи, которой Вы изначально занимались, она реализуется не столь очевидно, а здесь она налицо?

Да, именно так. Я нормально рисовал, и эти картины до сих пор всем нравятся, но сейчас я занялся более важным делом. Всех моих деревенских дурачков я хотел бы сделать великими художниками. И сделаю!

Николай Полисский. Маяк на Угре, 2004

Инсталляция в посёлке Никола-Ленивец. Металлические и деревянные прутья

Права на изображение: © Николай Полисский

В своё время один из моих преподавателей, рассказывая про Помпеянскую живопись, приводил студентам для наглядности такой пример: представьте, что всё русское искусство исчезнет, и о нём будут судить лишь по тем образцам, которые находятся где‑нибудь в окрестностях Калуги. Как Вам такая перспектива?

Надеюсь, что таких катастроф не будет, хотя всё идёт именно к этому. Однако, действительно, существует какое‑то сито, через которое всё спокойно просеется, отпадут все глупости, и наконец люди перестанут ругать нынешнее современное искусство. Когда оно очистится от шлака и предстанет во всей красе, люди определят, что искусство было, что оно было хорошее.

Но у Вашего собственного искусства тогда не останется шанса пройти сквозь сито: сено сгниет, холм зарастёт деревьями, остальное сгорит в устроенном Вами же пожаре.

А я сам себе сито. Я ставлю эксперимент, и ничего не делаю на века. Я собираюсь жить в современных носителях и в человеческой памяти. Какой смысл долбить скульптуру из камня, если ещё незаконченная, она уже мертва? Ведь хочется думать о каких‑то больших идеях. Все носители рано или поздно сгорят, а идеи будут жить, поскольку дают развитие чему‑то новому. Современное искусство в музеи не пойдёт, поэтому я ничего не боюсь и не пытаюсь сделать что‑то на вечное хранение. Думать, что тебя будут помнить из‑за железяки, которая стоит в музее, — это глупо и пошло. Помнят не Да Винчи и Ван Гога, а ту попсу, которую из них сделали и которую потребляет Великий Хам.

Николай Полисский (совместно с Германом Виноградовым). Масленичный перформанс «Укрощение огня, или Русский космизм», 2004

Права на изображение: © Николай Полисский

Искусство не должно шамкать, оно должно говорить что‑то внятное. Художники ведь медиумы — и они могут по‑настоящему вломить

Тогда неминуем вопрос о цензуре толпы…

Цензура толпы всё равно будет умнее, если ей ничего не навязывать через специальный ящик. Если толпа сама потихонечку будет разбираться, что такое современное искусство. Нельзя манипулировать. На коротком этапе — это может и сработает, здесь, действительно, могут быть варианты. Но надо бороться. Искусство не должно шамкать, оно должно говорить что‑то внятное. Художники ведь медиумы — и они могут по‑настоящему вломить.

Николай Полисский | Domaine de Chaumont-sur-Loire

ПЕРСОНАЛЬНЫЕ ВЫСТАВКИ 

2016

Tung Ho, Miaoli Factory, Tung Ho Steel Enterprise Corporation, Taiwan

 

2015

SELPO, Zvizzhi, Russia

Polytechnic Gate. Moscow, Russia

 

2014

Chermyanka, Moscow, Russia

Belvédères, Rieux-Fégréac, France

Les racines de la Loire, Domaine de Chaumont-sur-Loire / Centre of Arts and Nature, Chaumont-sur-Loire, France (permanent installation)

 

2013

Beaubourg, Nikola-Lenivets, Russia

 

2012

Universal Mind, Nikola-Lenivets, Russia

The Lascaux, Nikola-Lenivets, Russia

Firebird in Gorkiy Park, Moscow, Russia

Snowmen in Gorkiy Park, Moscow, Russia

Snowmen Parade, Perm, Russia

 

2011

Perm Gates, Perm, Russia

 

2010

Spoutnik, Dunkerque, France

Hunting Trophies, Hôtel Le Royal Monceau, Paris, France

 

2009

Museum of Contemprorary Art of Luxembourg «MUDAM», Luxembourg

Hyperboloid Cooling Tower ‘Volcano’, village of Nikola-Lenivets, Russia

Large Hadron Collider, Museum of Contemprorary Art of Luxembourg “MUDAM”, Luxembourg

 

2008

Russian Exhibition Hall, 11^th Venice Biennale of Architecture, Italy

Firebird, village of Nikola-Lenivets, Russia

The Rooks Have Returned, village of Nikola-Lenivets, Russia

 

2007

Borders of The Empire, village of Nikola-Lenivets, Russia

 

2006

Fire taming, or Russian, (in collaboration with G.Vinogradov), village of Nikola-Lenivets, Russia

Park for one day, Voskresensk, Russia

 

2005

Likhoborskie Gate, (architect G.Lihterova), Moscow, Russia

 

2004

Nizhny Novgorod Ice-run, Nizhny Novgorod, Russia

Baykonur, State Tretyakov Gallery, Moscow, 1^st Moscow Biennale of Contemporary Art, Russia

Lighthouse on Ugra, village of Nikola-Lenivets, Russia

Shrovetide at Nikola-Lenivets, (in collaboration with G.Vinogradov), village of Nikola-Lenivets, Russia

 

2003

Empire column, Manezh Central Exhibition Hall, Moscow, Russia

Art-Bazaar, «Art Klyazma» Festival, Moscow, Russia

 

2002

Media-Tower (also «Teletower»), village of Nikola-Lenivets, Russia

Column of vine, Est-Ouest festival, Dié, France

Aqueduct, village of Nikola-Lenivets, Russia

 

2001

Firewood Tower, village of Nikola-Lenivets, Russia

 

2000

Tower (also «Hay Tower»), village of Nikola-Lenivets, Russia

Snowmen, (in collaboration with K. Batynkov & S. Lobanov), village of Nikola-Lenivets, Russia

 

1997

Twenty views of the river Ugra, Central House of Artists, Moscow, Russia

 

1990-1991

Gallery XXI, Madrid, Spain

ГРУППОВЫЕ ВЫСТАВКИ (ВЫБОР)

2013

Russia XXI, Museum Beelden Aan Zee, The Hague, The Netherlands

 

2012

Exhibition of the nominees on Kandinsky Prize 2012, Moscow, Russia

In an Absolute Disorder, Russian Contemporary Art Kandinsky Prize, Barcelona, Spain

 

2011

Dormitory Suburb. School № 109. Open Lesson, Moscow, Russia

Bêtes Off, Conciergerie, Paris, France

Monuments and Animals, Château de Chateadun, Chateaudun, France

Russian Povera, Padiglione d’Arte Contemporanea, Milano, Italy

Contempororary art in traditional museum, Pro Arte, Saint-Petersburg, Russia

 

2010

Dormitory Suburb: Stop – School, Moscow, Russia

Sretenka Design Week. ArchSretenka, Moscow, Russia

Snowmen  on Universitet, Moscow, Russia

Russian Utopias, Garage Centre for Contemporary Culture, Moscow, Russia

Exhibition of the nominees for 5^th Russian Annual «Innovation» Award, NCCA, Moscow, Russia

 

2009

Exhibition of the nominees for 4^th Russian Annual «Innovation» Award, NCCA, Moscow, Russia

Russian Povera, within 3^rd Moscow Biennale of Contemporary Art, Perm Museum of Contemporary Art, Red October gallery, Moscow, Russia

Labour Movement within 3^rd Moscow Biennale of Contemporary Art, Project_Fabrika Gallery, Moscow, Russia

Exhibition of the nominees for «Kandinsky Prize 2009», Central House of Artists, Moscow, Russia

 

2008

Borders of The Empire in Perm, installation of wood, «Russian Povera», Perm, Russia

Russian Povera, Perm, Russia

Russian Dreams, Bass Museum of Art, Miami Beach, USA

 

2007

Diary of an Artist, Marat Guelman Gallery, Central House of Artists, Moscow, Russia

 

2005

Snowmen on Arbat, Moscow, Russia

Slide-labyrinth, 1^st Moscow Biennale of Contemporary Art, Art-Klyazma Festival, Moscow, Russia

 

2004

Art-Klyazma Festival, action «Art-Bazaar 2», Moscow, Russia

 

2003

Art Moscow Workshop, Central House of Artists, Moscow, Russia

Neue Ansatze / Zeitgenossische Kunst aus Moskau, Kunsthalle Düsseldorf, Düsseldorf, Germany

 

2002

Exhibition of Russian Photography at the Stand of Carre Noir Gallery at Paris Photo, «Paris Photo-2002»,

Paris, France

Modern Russian Photography, 2^nd International Photography Festival «PRO Zrenie», Nizhny Novgorod, Russia

5^th International Month of Photography in Moscow, Photobiennale 2002, Manezh Central Exhibition Hall, Moscow, Russia

Art Moscow Workshop, Central House of Artists, Moscow, Russia

De Moscou, Centre for Contemporary Art «Le Quartier», Quimper, France

Art-Manezh 2002, object «Picturesque Tower», Manezh Central Exhibition Hall, Moscow, Russia

 

2001

Art Moscow, Central House of Artists, Moscow, Russia

New exhibits at the Moscow House of Photography, Moscow House of Photography, Moscow, Russia

 

2000

Art Moscow, Central House of Artists, Moscow, Russia

New exhibits at the Moscow House of Photography, Moscow Centre for the Arts, Moscow, Russia

Art Forum, Central Exhibition Hall, Perm, Russia

Николай Полисский создает возвышающиеся конструкции ручной работы по всей России

Николай Полисский создает возвышающиеся конструкции ручной работы по всей России

Бобур (2013). Изображение © Илья Иванов ShareShare

• Facebook

• Twitter

• Pinterest

• Whatsapp

• www. / 770049 / the-amazing-hand-made-structure-of-nikolay-polissky

  Художник Николай Полисский, родившийся в 1957 году в Москве, создает впечатляющие конструкции ручной работы посреди бескрайних ландшафтов России.В основном его работы выполняются в городе Никола Ленивец, расположенном в 200 км от российской столицы, — его работы полностью построены местными жителями с использованием местных материалов, таких как ветки, сундуки и деревянные столы. Традиционные строительные методы используются в качестве отправной точки для проектов.

  Его работа вдохновляет не только своей внушительной формой, но и тем, что ему удалось восстановить полузаброшенную деревню с помощью искусства и архитектуры, вовлекая жителей в творческий процесс и превращая регион в своего рода открытый культурный центр. .С 2003 года его работы участвуют в крупнейшем в России фестивале ленд-арта «Архстояние».

  + 39

  Николай Полисский. Image © Andres Lejona

  Творчество Полисского находится где-то между масштабными скульптурами, временными инсталляциями и народной архитектурой. Привязанные к живописному ландшафту, они действуют как маяки, приглашая население занять огромную территорию, которую казалось невозможным полностью заселить.

  Их архетипические формы относятся к классическим зданиям, таким как знаменитые месопотамские зиккураты , а также относятся к местным строениям, которые заполняют городской пейзаж страны, таким как антенны радиовещания и промышленные трубы.Его работы часто контрастируют; например, сильный столб дыма, вырывающийся из нежной башни из веток.

  Медиа-башня (2002 г.). Изображение предоставлено Николаем Полисским

  Это временные сооружения, которые меняются в зависимости от погоды и времени года. После того, как они выполнили свою функцию, их либо перерабатывают, либо сжигают в ознаменование народных праздников, либо оставляют в покое для естественного включения в существующую растительность.

  Николай Полисский реализовал более 25 работ за последние 15 лет.Посмотрите шесть из них ниже.

  MEDIA TOWER
  Никола Ленивец, 2002

  Media Tower (2002). Изображение предоставлено Николаем Полисским Медиа-башня (2002 г.). Изображение предоставлено Николаем Полисским

  + 39

  МАЯК НА УГРЕ
  Никола Ленивец, 2004

  Маяк (2004). Изображение предоставлено Николаем Полисским Маяк (2004 г.). Изображение предоставлено Николаем Полисским

  + 39

  ЛИХОБОРСКИЕ ВОРОТА
  Москва, 2005 г.

  Лихоборские ворота (2005 г.).Изображение предоставлено Николаем Полисским Лихоборские ворота (2005 г.). Изображение предоставлено Николаем Полисским

  + 39

  ГИПЕРБОЛОИД (ВУЛКАН)
  Никола Ленивец, 2009

  Гиперболоид / вулкан (2009). Изображение предоставлено Николаем Полисским Гиперболоид / Вулкан (2009). Изображение предоставлено Николаем Полисским

  + 39

  ПЕРМСКИЕ ВОРОТА
  Пермь, 2011

  Пермские ворота (2011). Изображение © Тима Радя Ворота Перми (2011). Изображение © Tima Radya

  + 39

  BEAUBOURG
  Никола Ленивец, 2013

  Beaubourg (2013).Изображение © Илья Иванов Бобур (2013). Изображение © Илья Иванов

  + 39

  Подробнее на официальном сайте Николая Полисского.

  Художник сжег готическое строение из веток, вызвавшее споры в России

  Спорный сожжение 30-метрового строения в готическом стиле, построенного из веток русским художником Николаем Полисским. ДМИТРИЙ СЕРЕБРЯКОВ / AFP / Getty Images

  Готическое сооружение высотой 30 м, построенное из веток и прутьев, которое многие считали похожим на собор, было подожжено в субботу (17 февраля), что вызвало споры в России.Сожжение произошло в Никола-Ленивце, сельском поселении художников в 200 км к югу от Москвы, и стало кульминацией предпостных карнавальных гуляний, известных как Масленица. Мероприятие часто сравнивают с фестивалем Burning Man в США.

  Николай Полисский, основатель «Никола-Ленивца», чье монументальное лэнд-арт превратило поселок Калужской области в хипстерский туристический объект, каждый год создает инсталляцию, чтобы зажигать на карнавале. В русской народной традиции Масленица заканчивается сжиганием чучела.В этом году фестиваль носил название «Пылающая готика» — дословный перевод на русский язык яркого архитектурного стиля.

  Комментаторы справа и слева рассердились, когда захватывающие изображения и видео стали вирусными. Некоторые заявили, что это нападение на христианство, в том числе на русское православие. Вчера православные христиане праздновали Прощеное воскресенье, но этот день был омрачен после того, как пять женщин были убиты вооруженным преступником в церкви в Дагестане (ответственность за нападение взяло на себя «Исламское государство»).

  Другие предупреждали, что пылающая инсталляция — это заявление русских националистов, которое играет на кремлевской пропаганде и сравнимо по своей разрушительной визуальной красоте с работой Лени Рифеншталь, нацистского пропагандистского кинорежиссера, стоящего за «Триумфом воли» (1935).

  Российский журналист Андрей Мальгин написал в Facebook: «В фашистском государстве можно устраивать грандиозные художественные мероприятия с большим смыслом. И они всегда имели место. Грандиозные факельные шествия […] Торжество воли…. В стране, где людей сажают в тюрьму за танцы в православной церкви и за ловлю там покемонов, сжигание готического (то есть католического) собора — не то же самое, что делать то же самое в стране, где нет торжествующий ортодоксальный Талибан ».

  Комментаторы были возмущены обеими точками зрения, заявив, что они подчеркнули прискорбный недостаток знаний в области истории искусства, современного искусства и теории культуры, в частности теории карнавала Михаила Бахтина.

  По мере того, как нападки на зрелище набирали силу, Полисский отправился в Facebook, чтобы объяснить и извиниться: «В моем арт-объекте не было ничего религиозного поклонения, конечно, не было крестов, алтаря или каких-либо религиозных символов. Это не копия какой-либо существующей структуры религиозного поклонения или имитация церкви. Это просто костер, построенный в стиле готического здания ».

  Полисский выразил надежду на «диалог с представителями католической и православной церквей».И если в его творчестве найдут «что-то кощунственное», он готов «предать этот проект забвению в той мере, в какой это возможно в современном мире». Он подчеркнул, что «для меня разжигание ненависти или оскорбление веры — табу и неприемлемая тема для творчества». В заключение он сказал: «Сегодня Прощеное воскресенье, и я прошу всех православных и неправославных христиан простить меня ради Христа».

  В конце прошлого года другой художник, фотограф Данила Ткаченко, стал объектом ожесточенных нападок за якобы поджог заброшенных сельских домов в рамках фотоинсталляции.Полиция до сих пор расследует его действия.

  19 февраля дата поджога строения перенесена на субботу 17 февраля. А 20 февраля заголовок и первая строка были изменены, чтобы описать его как готическое «сооружение», а не «собор».

  возвышающаяся трубчатая установка в сельской местности России Николая Полисского

  
  возвышающаяся трубчатая установка в сельской России
  изображений любезно предоставлено николаем полисским

  Возвышающийся структурный лабиринт из переплетенных березовых прутьев доминирует над пейзажем обширного поля в сельской местности России.массивная инсталляция «Бобур» — последняя работа русского художника Николая Полисского , чьи проекты включают ленд-арт, архитектуру и скульптуру. 22-метровый запутанный клубок переплетенных ветвей искусно оплетен, как гигантская корзина. Полисский работал с давно ушедшей русской техникой березового плетения, полностью пропитав построенный под ним металлический каркас. Внутри заключена винтовая лестница, ведущая на смотровую площадку, с которой открывается великолепный вид на нетронутый пейзаж Никола-Ленвивца и соседних деревень.Названный в честь старейшей части Парижа, «Бобур» возник после поездки Полисского во Францию. на него повлиял знаменитый в архитектурном отношении центр Помпиду, чья внутренняя трубчатая анатомия является ориентиром в общей форме и силуэте.

  инсталляция послужит ядром для комплексной программы мероприятий и торжеств в арт-парке «Никола-Ленивец» , пригородном пространстве за пределами Москвы. В программе примут участие танцоры, акробаты, артисты и музыканты, и мы надеемся привнести в деревню творческое и культурное присутствие.

  
  beaubourg
  видео любезно предоставлено николаем полисским

  
  массивная конструкция, окруженная посетителями

  
  башни beaubourg над посетителями

  плетеных трубчатых форм

  
  Если смотреть вверх, скульптура парит над головой

  
  пещеристые трубы, выступающие из скульптуры

  
  крупно сплетенные из дерева штук

  
  скульптуру будут сопровождать световая инсталляция и музыка

  нина азцарелло I designboom

  26 июл 2013

  Николай Полисский | Домен Шомон-сюр-Луар

  ПЕРСОНАЛЬНЫЕ ВЫСТАВКИ (ОТБОРКА)

  2016

  Tung Ho , Miaoli Factory, Tung Ho Steel Enterprise Corporation, Тайвань

  2015

  SELPO , г. Звизжи, Россия

  Политехнические ворота.Москва, Россия

  2014

  Чермянка, Москва, Россия

  Belvédères, Рьё-Фегреак, Франция

  Les racines de la Loire , Domaine de Chaumont-sur-Loire / Центр искусств и природы, Chaumont-sur-Loire, Франция (постоянная инсталляция)

  2013

  Beaubourg , Никола-Ленивец, Россия

  2012

  Вселенский разум , Никола-Ленивец, Россия

  The Lascaux , Никола-Ленивец, Россия

  Жар-птица в парке Горького , Москва, Россия

  Снеговики в парке Горького , Москва, Россия

  Парад снеговиков , Пермь, Россия

  2011

  Пермские ворота , Пермь, Россия

  2010

  Spoutnik , Дюнкерк, Франция

  Охотничьи трофеи , Hôtel Le Royal Monceau, Париж, Франция

  2009

  Музей современного искусства Люксембурга «MUDAM», Люксембург

  Гиперболоидная градирня «Вулкан» , село Никола-Ленивец, Россия

  Большой адронный коллайдер , Музей современного искусства Люксембурга «MUDAM», Люксембург

  2008

  Русский выставочный зал, 11 ^th Венецианская биеннале архитектуры, Италия

  Firebird , село Никола-Ленивец, Россия

  Грачи вернулись, село Никола-Ленивец, Россия

  2007

  Границы Империи , село Никола-Ленивец, Россия

  2006

  Укрощение огня, или Русский , (в соавторстве с Г.Виноградов), село Никола-Ленивец, Россия

  Парк на один день , Воскресенск, Россия

  2005

  Лихоборские ворота , (архитектор Г.Лихтерова), Москва, Россия

  2004

  Нижний Новгород Ледовый спуск , Нижний Новгород, Россия

  Байконур , Государственная Третьяковская галерея, Москва, 1 ^улица Московская биеннале современного искусства, Россия

  Маяк на Югре , село Никола-Ленивец, Россия

  Масленица в Никола-Ленивце , (совместно с Г.Виноградов), село Никола-Ленивец, Россия

  2003

  Империя колонна , ЦВЗ Манеж, Москва, Россия

  Арт-Базар, Фестиваль «Арт Клязьма», Москва, Россия

  2002

  Медиа-Башня (также «Телебашня»), село Никола-Ленивец, Россия

  Виноградная колонна , фестиваль Est-Ouest, Диэ, Франция

  Акведук , село Никола-Ленивец, Россия

  2001

  Дровяная башня , село Никола-Ленивец, Россия

  2000

  Башня (также «Сенная башня»), село Никола-Ленивец, Россия

  Снеговики , (совместно с К.Батынков и С. Лобанов), село Никола-Ленивец, Россия

  1997

  Двадцать видов на реку Угра , Центральный Дом Художника, Москва, Россия

  1990–1991

  Галерея XXI, Мадрид, Испания

  ГРУППОВЫЕ ВЫСТАВКИ (ВЫБОРКА)

  2013

  Россия XXI, Museum Beelden Aan Zee, Гаага, Нидерланды

  2012

  Выставка номинантов Премии Кандинского 2012, Москва, Россия

  В абсолютном беспорядке , Премия Кандинского в области русского современного искусства, Барселона, Испания

  2011

  Общежитие Пригород.Школа № 109. Открытый урок, Москва, Россия

  Bêtes Off, Консьержери, Париж, Франция

  Памятники и животные , Château de Chateadun, Chateaudun, Франция

  Russian Povera, Padiglione d’Arte Contemporanea, Милан, Италия

  Современное искусство в традиционном музее, Pro Arte, Санкт-Петербург, Россия

  2010

  Пригород Общежития: Остановка — Школа, Москва, Россия

  Сретенка Неделя дизайна. АрхСретенка, Москва, Россия

  Снеговики на Университете, Москва, Россия

  Русские утопии, Центр современной культуры «Гараж», Москва, Россия

  Выставка номинантов 5 Всероссийской ежегодной премии «Инновации», ГЦСИ, Москва, Россия

  2009

  Выставка номинантов 4 Всероссийской ежегодной премии «Инновации», ГЦСИ, Москва, Россия

  Русское бедное, в пределах 3 ^-го Московская биеннале современного искусства, Пермский музей современного искусства, галерея Красный Октябрь, Москва, Россия

  Рабочее движение в рамках 3 ^-го Московская биеннале современного искусства, Галерея Project_Fabrika, Москва, Россия

  Выставка номинантов на «Премию Кандинского 2009», ЦДХ, Москва, Россия

  2008

  Границы Империи в Перми , инсталляция из дерева, «Русское бедное», Пермь, Россия

  Русское бедное, Пермь, Россия

  Русские мечты , Bass Museum of Art, Майами-Бич, США

  2007

  Дневник художника , Галерея Марата Гельмана, ЦДХ, Москва, Россия

  2005

  Снеговики на Арбате , Москва, Россия

  Слайд-лабиринт , 1 ^st Московская биеннале современного искусства, фестиваль Арт-Клязьма, Москва, Россия

  2004

  Фестиваль Арт-Клязьма, акция «Арт-Базар 2», Москва, Россия

  2003

  Мастерская Арт-Москвы, ЦДХ, Москва, Россия

  Neue Ansatze / Zeitgenossische Kunst aus Moskau , Kunsthalle Düsseldorf, Дюссельдорф, Германия

  2002

  Выставка русской фотографии на стенде галереи Carre Noir в Paris Photo, «Paris Photo-2002»,

  Париж, Франция

  Современная российская фотография, 2 ^-й Международный фестиваль фотографии «ПРО Зрение», Нижний Новгород, Россия

  5 ^-й Международный месяц фотографии в Москве, Фотобиеннале 2002, ЦВЗ Манеж, Москва, Россия

  Мастерская Арт-Москвы, ЦДХ, Москва, Россия

  De Moscou, Центр современного искусства «Le Quartier», Кемпер, Франция

  Арт-Манеж 2002, объект «Живописная башня», ЦВЗ Манеж, Москва, Россия

  2001

  Арт Москва, ЦДХ, Москва, Россия

  Новые экспонаты в Московском Доме фотографии, Московский Дом фотографии, Москва, Россия

  2000

  Арт Москва, ЦДХ, Москва, Россия

  Новые экспонаты в Московском Доме фотографии, Московский Центр Искусств, Москва, Россия

  Арт Форум, Центральный выставочный зал, Пермь, Россия

  Павильон SELPO Николая Полисского покрыт обрезками древесины

  Русский художник Николай Полисский превратил полуразрушенное здание в деревне Звизжи в павильон, покрытый деревянными кусками, который он назвал «скульптурой, по которой можно пройти» (+ слайд-шоу ).

  Фотография Сергея Норина.

  Звизжи расположены на территории национального парка Угра в России, примерно в 200 км от Москвы. Он находится недалеко от общины художников «Никола-Ленивец», которую помог создать Николай Полисский и где он живет с 1989 года.

  Никола-Ленивец содержит 28 постоянных скульптур ведущих современных художников, раскинувшихся на 650 гектарах парка. Он также организует резиденции художников, художественные мероприятия для конкретных мест и ежегодный архитектурный фестиваль.

  Полисский разработал павильон SELPO (местное сокращение от «Ассоциация сельских потребителей» на русском языке), чтобы создать площадку для проведения мероприятий или выставок в ранее заброшенном здании, где когда-то располагался деревенский магазин.В рамках аналогичного проекта в Лондоне архитекторы Кармоди Гроарк превратили заброшенную заправочную станцию ​​на берегу канала во временный ресторан и место для проведения мероприятий.

  Обрезки из предыдущих проектов художника нанизаны на легкий стальной каркас, прикрепленный к бетонной конструкции существующего здания, которая сначала была стабилизирована путем усиления стен и замены крыши. В результате получается произведение искусства, которое можно использовать и использовать для различных функций.

  В Нью-Йорке откроются летние павильоны из старых веревок и велосипедных колес

  «Это скульптура — большая скульптура, через которую можно пройти», — сказал Полисский Dezeen.«Вы можете войти во все мои скульптуры и даже жить в них, как Гаврош [из« Отверженных »Виктора Гюго], который жил внутри скульптуры слона».

  По словам художника, цель проекта — возродить здание, которое пустует более 10 лет, и побудить его владельцев или местное сообщество найти ему новое применение.

  «Мы надеемся, что когда-нибудь он вернется в норму», — добавил Полисский. «Скульптура действует как катализатор, чтобы привлечь к себе внимание, чтобы это произошло.«

  Процесс разработки подходящей формы для павильона начался с семинара, проведенного со студентами-архитекторами из лондонского университета The Cass. Студенты посетили Никола-Ленивец и выступили с рядом предложений, из которых была выбрана система деревянной облицовки.

  Фото Сергея Болотина

  Деревянные обрезки образуют неровную поверхность по всем ранее геометрическим объемам постройки в советском стиле, с выпуклыми формами, выступающими из стен, как валы замка.

  Фото Кожохина

  «Мне было интересно увидеть форму такой, какая она есть», — заявил Полисский. «Я ожидал увидеть своего рода восточный храм, перекликающийся с замысловатой резьбой по камню, которую вы можете увидеть в Индии. Все наши предыдущие работы являются отражением западной архитектуры, и я чувствовал, что нам нужна какая-то восточная красота».

  Изогнутые башни, выступающие из крыши, призваны напоминать о ступах — подобных холмам сооружениях, построенных для размещения останков буддийских монахов — и посетителей поощряют взбираться на них, чтобы насладиться видами на деревню.

  В павильоне уже состоялся концерт, и предполагается, что он будет и дальше использоваться как музей миниатюр, пока в нем больше не будет необходимости.

  Несмотря на полную трансформацию здания из его прежнего ветхого состояния, Полисский считает, что для завершения работы необходимы дополнительные работы. «Верхняя часть должна быть намного более интенсивной, нам все еще нужно ее завершить», — сказал он. «Со временем скульптура покроет каждый дюйм здания — мы заменяем бетон деревом.«

  Ветхое здание до строительства

  Фотография сделана Алексеем Народицким, если не указано иное.

  Эскиз павильона SELPO Николаем Полисским

  Beaubourg — Николай Полисский

  25 июля 2013 г.

  Русский художник Николай Полисский создал скульптуру «Бобур» в рамках фестиваля, который проходит в арт-парке «Никола-Ленивец».

  из Никола-Ленивца

  Бобур — это название старейшего района Парижа, где расположен Центр современного искусства Помпиду, спроектированный Ренцо Пьяно и Ричардом Роджерсом.Концепция, которая послужила эталоном для проекта, разместила такие системы, как водопроводные и вентиляционные трубы, лифты и эскалаторы, за пределами здания. Этот шаг позволил предоставить музею максимум полезного пространства и сделать Центр Помпиду самым ярким музеем в мире. Это музей, вывернутый наизнанку. Помимо выставочных площадей, на территории, окружающей музей, проходят всевозможные экспозиции и театральные представления.

  Визит Николая Полисского в Центр Помпиду и история района Бобур вдохновили его на создание масштабной инсталляции, расположенной в поле между деревнями Никола-Ленивец и Звизжи.Подобно музею, «Бобур» Николая Полисского должен стать центром массовых гуляний, окруженный автором в руках зрителей, художников и бродячих музыкантов.

  «Бобур» — сложная металлическая каркасная конструкция, сплетенная из березовых прутьев. Он представляет собой башню высотой 22 метра, окруженную витыми наизнанку трубами. Художник взял традиционную русскую технику березового плетения, увеличил ее масштаб и сплел арт-объект как гигантскую корзину.Это произведение современного искусства создано с использованием почти утраченного мастерства. Основное внимание в установке уделяется трубам, конструкция которых напоминает трубку Центра Помпиду. Внутри сооружения есть винтовая лестница, которая ведет на смотровую площадку, с которой открывается потрясающий вид на бескрайние пейзажи Никола-Ленивца и окрестных деревень. Этот вид — главный экспонат «Бобура». Пейзажный объект — это намек на французский музей, гармонично вписанный в русский пейзаж.

  Поле, окружающее «Бобур» и соседний сосновый лес, станет сценой для уличных театров, бродячих артистов, эквилибристов и артистов перформанса.

  Можете посмотреть небольшой ролик — здесь

  Автор: Николай Полисский

  В Архстояние, «Горящий человек России» | Путешествие

  Примерно в 125 милях к юго-западу от Москвы, далеко в российской сельской местности, гигантские причудливые строения вырисовываются над полями, фермами и деревнями Калужской области. Некоторые из них — башни, некоторые — здания без крыш, а некоторые немного напоминают пиратские корабли.Все они сделаны из натуральных материалов, таких как дерево, растительность или почва. Эти массивные устрашающие сооружения — не пережитки советского прошлого, а художественные замыслы.

  С 2006 года фестиваль «Архстояние» в конце июля приглашает посетителей в этот регион вдоль реки Угры на уик-энд, посвященный музыке, искусству и созерцанию больших уникальных инсталляций. Фестиваль напоминает американский фестиваль летних арт-инсталляций Burning Man не только своим чувством общности и творчества (и его вечеринок), но и тем, что в конце фестиваля торжественно поджигают несколько сооружений.

  Фестиваль — детище художника Николая Полисского. Инкарнация 2015 года стала десятой по счету на фестивале, но Полисский начал строить свою мекку ленд-арта более чем за десять лет до этого.

  В 1989 году Советский Союз балансировал на грани распада. Именно в этом политическом климате Полисский и русский архитектор Василий Щетинин покинули свои дома в Москве и наткнулись на Никола-Ленивец, небольшую деревню более чем в ста милях от города. Полисский был впечатлен природной красотой этого сельского поселения, но видел, что он борется.Рабочих мест было мало, а моральный дух был низким из-за развала колхозов (так называемых «колхозов»), которые были основой коммунистической России. Полисский сообщил New York Times , что водка была настолько распространена в деревне, что «все пили». Полисский решил, что поможет вернуть жителей деревни к работе.

  В 2000 году , художник заплатил сельчанам за помощь в создании своего первого масштабного произведения ленд-арта на полях Никола-Ленивца: армия из 220 снеговиков, каждый из которых обладает уникальными чертами.Свою работу он назвал Снеговики (по-русски «снеговики»). Это был такой успех, что он повторил проект на знаменитом пешеходном Арбате в историческом центре Москвы.

  В течение следующих нескольких лет Полисский и его рабочие реализовали другие масштабные проекты на фермах и полях Никола-Ленивца. Например, Firewood Tower 2001 года (построенная из дров и сделанная в виде замка), Media Tower 2002 года (сделанная из березовых и ольховых веток) и Lighthouse 2004 года на Угре (50-футовый маяк, сделанный из ветви дерева вяз, который все еще демонстрируется сегодня).

  В 2006 году Полисский открыл фестиваль «Архстояние», чтобы привлечь в регион других российских художников, дизайнеров и архитекторов. Встреча стала художественным праздником, не похожим ни на что другое в стране или мире. За прошедшие годы Полисский и его команда также получили международное признание: с 2000 года они построили и выставили свои сооружения в европейских городах, таких как Венеция, Париж и Люксембург.

  В этом году организаторы перенесли основную часть фестиваля в близлежащий город Звизжи, чтобы привлечь больше жителей окрестностей.За последнее десятилетие Никола-Ленивец ежегодно посещают тысячи посетителей, и есть надежда распространить часть богатства, которое приносит туризм. Как и в Никола-Ленивце, организаторы попросили местных жителей принять участие, и на этот раз они призвали художников построить сооружения и здания, которые можно было бы использовать в повседневной жизни жителей после фестиваля. Например, архитектор Алексей Козырь построил автобусную остановку, а Полисский перестроил местный магазин. 2015 год также стал первым годом, когда фестиваль получил деньги от правительства России — около 200 000 рублей, или примерно 3 000 долларов США.С.

  Вернувшись в Никола-Ленивец, целенаправленно остаются стоять 29 построек первых лет существования Полисского района и более ранних воплощений фестиваля. Хотя летний фестиваль является самым большим розыгрышем (в этом году их посетили около 6000 человек), искусство также привлекает посетителей круглый год. Организаторы фестиваля рассказали Smithsonian.com, что в течение 2014 года посмотреть Никола-Ленивец и его произведения пришли более 40 000 человек. Природа материалов, используемых для создания необычных структур, обеспечивает дополнительную привлекательность: погода, рост растительности и активность животных — все это способствует продолжающейся эволюции структур, которые меняются так же, как и города, в которых они находятся.

  Понравилась статья?
  ПОДПИШИТЕСЬ на нашу рассылку новостей

  .

  No related posts.