На Красной площади представлена «Новая античность» Николая Полисского
Николай Полисский — человек, который, «земную жизнь дойдя до середины», сменил город на село Никола-Ленивец под Калугой, заделался сельским жителем на рубеже двух веков. Художник, который оставил палитру и кисть, чтобы лепить с соседями по Никола-Ленивцу армию снеговиков, спускающихся к реке Угре, строить зиккурат из сена в лугах Никола-Ленивца, ставить деревянный «Маяк» из старых вязов на повороте реки или столбы с деревянными «птичками» как «Границы империи»…
Российский лэнд-арт, вроде бы играючи зародившийся под Калугой — из совместной работы художников, архитекторов и местных жителей, обрел потихоньку все черты народного действа, в котором участвуют и крестьяне из соседней деревни, а не только архитекторы из далекой Москвы и дальних стран. Пока одни именовали Полисского новым народником, другие вспоминали об искусстве соучастия. Третьи — об итальянском arte povera, буквально — «бедном искусстве», мрамору и золоту противопоставившем подручные материалы и вдохновленном антибуржуазным пафосом.
Полисский с артелью «Никола-Ленивецкие промыслы» равно удачно вписывались и в выставку в павильоне России на Венецианской архитектурной биеннале, и в залы европейских музеев, и в дизайнерский проект Филиппа Старка. В Венеции Никола-Ленивецкая артель «сплела» ласточкино гнездо под крышей Щусевского павильона. Для Музея современного искусства Люксембурга (MUDAM) в разгар споров о строительстве сверхмощного ускорителя частиц построили Большой адронный коллайдер — только из дерева. Годом позже по заказу Филиппа Старка для дорогущего парижского отеля вырезали из дерева охотничьи трофеи в духе средневековья.
Это «вторжение» природной жизни в пространство города у Полисского и артели из Никола-Ленивца не выглядит фейком. Скорее, тут перевод современных понятий, будь то Адронный коллайдер или Бобур, как называют Центр Жоржа Помпиду, на язык крестьянского эпоса, то брутальный, то шутливый, то архаический, то волшебно-сказочный. Но всегда — изобретательный, лукаво-простодушный.
Вот теперь Николай Полисский добрался до Красной площади и ГУМа. В галерее «ГУМ-Red-line» открылась его выставка «Новая античность» (куратор Антон Кочуркин), где капители и колонны, сделанные из орешника, соседствуют с документальными фильмами о фестивале «Архстояние».
О том, почему ландшафт имеет значение, искусство все равно принадлежит народу, а о вечности лучше не беспокоиться, Николай Владимирович Полисский рассказывает в интервью «РГ».
Николай Полисский. Бобур. Фото: Пресс-служба ГУМ-Red-Line
Ландшафт, его величество
Вопрос «чего ландшафт желает?», по Вашему признанию, один из важнейших для художника лэнд-арта. Чего желает ландшафт ГУМа и Красной площади? Почему Вы с полей двинулись в универсальный магазин с «Новой античностью»?
Николай Полисский: Когда люди заходили в эстетический тупик, то вспоминали о древней Греции и Риме, благодаря чему появлялись искусство Возрождения или классицизм. Вот и я в качестве «пропуска» в сердце города решил использовать образы античной архитектуры. И французское искусство XVIII века, и ампир XIX века, и сталинский классицизм вышли из римской тоги.
Иначе говоря, Ваша «Новая античность» отсылает к триумфу Рима и империи?
Николай Полисский: Моя античность отсылает прежде всего к музею. В любом приличном музее обязательно есть что-то античное. Если археологи откапывают кусок мраморной колонны, они ее сразу же описывают, фотографируют, словом, музефицируют. Обломок античного мрамора превращается в артефакт. Поэтому я решил, что в пространстве галереи нужен типичный музейный объект. Обломок древней капители, колонны, скульптуры тут идеально подходит. Я решил их сделать из того, что было под руками. Под руками был орешник.
Почему Вам важно было сделать «колонну» из дерева? Это напоминание о близости античной культуры к природе? Или дерево тут вроде мостика от природы к цивилизации?
Николай Полисский: Для меня важно подчеркнуть двойную природу объекта, который принадлежит и городу, и природе.
Ваши «капители» не только музейные экспонаты, но и парковая скульптура?
Николай Полисский: Конечно. У них двойная природа. Как у кентавров. Они могут быть частью экспозиции, а могут — «руиной» в парке. Делали же англичане руины в итальянском духе в своих парках. А наша «руина» несет память также и об этом культе античности в новое время.
Если мне нужно будет привезти к себе в деревню эти объекты, то надо, чтобы они в пространство Никола-Ленивца вписались. Конечно, я дострою колонны — они будут высотой 6-8 метров. Часть «руины» может представлять разрушенный портик храма.
Искусство у нас стало «деревнеобразующим предприятием»: раньше это был колхоз — теперь стал арт-колхоз
Бобур из ивняка на реке Угре уже строили. Очередь за Парфеноном?
Николай Полисский: Почему нет? В архитектуре XVIII века было такое направление — проектирование руин. Я попробовал к этому вернуться на новом витке, сделать на руину, которая может меняться.
Я вообще люблю руины… В них есть некая загадка. Прошлое исчезло, идеология, которая вдохновляла всю эту эстетику, ушла. А объекты остались. И люди теперь ходят и пытаются разгадать, что же это такое было? Даже у нас, когда туристы видят столбы «Границы империи», многие начинают придумывать истории. Мол, это сделали друиды или древние славяне.
Местные байки травят?
Николай Полисский: Нет, зачем? Наши гордятся тем, что сами это все сделали. Но у приезжих зрителей включается фантазия, они пытаются придумать какую-то историю. Создают сюжет собственной игры в ландшафте, в который они попали.
Не просто человек пришел, сделал селфи на фоне «Вселенского разума» и пошел дальше. Люди продолжают думать о том, что увидели. Они начинают чувствовать пространство. На мой взгляд, это ценно. Зрители становятся нашими соавторами.
Получается, что Вы работаете не только с пространством, но и с социумом. В галерейном варианте эта линия вообще исчезает?
Николай Полисский: Отчасти. Вообще-то, я считаю, что искусство должно жить в открытом пространстве, никем не охраняемое. В детстве меня поразила говорящая голова стоит посреди поля в поэме «Руслан и Людмила». Кто-то с ней дерется, кто-то разговаривает… Вот наш «Вселенский разум» отчасти про это. Стоит такая башка, и мимо нее никто не проходит. Рассуждают, пытаются узнать, что это такое… Ломают голову, зачем тут эта штука и откуда она взялась, забираются наверх…
Народное искусство лэнд-арта
Кроме отношений с публикой, есть еще работа с местным сообществом. Раньше она могла выглядеть как игра или спонтанное действие: а слепим-ка мы десятки снеговиков. Но артель — это профессиональная работа людей, которым надо зарабатывать на жизнь. Как изменились отношения местных жителей с искусством, с Вами?
Николай Полисский: Со мной отношения вряд ли как-то изменились. У людей появились новые возможности. Художников в процентном отношении немного. Как, наверное, и в любом обществе. Есть несколько человек, которые любят что-то придумывать. Дима Мозгунов, например, придумывает народные промыслы. У него, кстати, не очень много помощников. Но, в целом, крестьяне не склонны только искусством заниматься. Они больше любят практические вещи. Кто-то много занимается стройкой, восстановлением старого здания сельмага, который мы превратили в скульптуру. Кто-то помогает принимать гостей, обустраивает территорию. Кто-то сделал кафе для приезжающих. А надо еще на огородах работать, и свои дома обихаживать.
Художников много не стало. Но искусство у нас стало, если так можно сказать, деревнеобразующим предприятием. Раньше это был колхоз, а сейчас это арт-колхоз.
Николай Полисский. Вселенский разум. Фото: Пресс-служба ГУМ-Red-Line
Деревня, которая специализируется на современном искусстве?
Николай Полисский: Нет. Деревня должна жить своей жизнью. Просто у нас такое народное предприятие. Как я шучу, партизанский отряд. Заказчиком искусства «в полях» являются в конечном итоге зрители. Приезжают люди, покупают билеты, снимают жилье, заходят в магазин, иногда — в кафе. Да, это очень скромные деньги. Но они поддерживают местных жителей.
Мне даже хотелось, чтобы у нас побольше занимались сельским хозяйством. Работа на земле делает землю красивой. Мы все равно косим — для красоты. А если бы еще были и коровы, которые бы ели это сено, было бы совсем здорово. Но с этим у нас не очень.
Кроме радостей сельской свободы, «новая античность» заставляет вспомнить и русский ампир, дворянские усадьбы, а скромный орешник, из которого «собираются» античные портики, — проект «Русское бедное». Насколько важны были для Вас эти рифмы?
Николай Полисский: В проекте «Русское бедное» я участвовал. Как раз благодаря непафосному простому материалу, который использую в работах.
С русскими усадьбами — немножко другое. Хотя у меня в деревне дом с колоннами построен, и усадьбы разрушенные мне жалко, но я не реставратор. Я не про это. Мне скорее интересно создание… Никола-Ленивецкого ордера. Как был ионический, дорический и коринфский архитектурный ордер, так и наш может быть. Интересно же, когда рождается новое.
Тема самобытности для Вас важна?
Николай Полисский: Абсолютно важна. На мой взгляд, есть смысл делать проекты в Никола-Ленивце, когда художники создают искусство, которое будет жить здесь. Искусство, которое здесь — дома. В противном случае мы потеряем свое лицо. Все будет, как на любой выставке. Один и тот же набор художников. Похожие работы. А если вспомнить, что сегодня проекты современного искусства вписываются в пространство огромных парковых территорий, где создается туристическая инфраструктура, то мы получаем проекты «на местности», которые отличаются только названием местности.
При всеобщей унификации мы интересны друг другу своей самобытностью. В искусстве было все. Не было только тебя. Не было такого места… И отказываться от этого, по-моему, очень неправильно.
Получается, что самобытность — это люди?
Николай Полисский: Наверное. Я очень ценю, что у нас все местные ключевые должности занимают люди, которые с детства тут живут. Они все знают. Их все знают. Это очень рационально, эффективно.
Но когда Вы делали свои проекты в других странах, Вы же для них были чужаком. Как вы со своим калужским самоваром в чужой самобытный монастырь вписывались? Вы для приглашающей стороны были интернациональным художником лэнд-арта или ходячей русской экзотикой?
Николай Полисский: В 2017 Ясаке (Нагано), где я собрался делать «Бамбуковые волны», со мной на встречу пришли японские старики. Они все знают про бамбук, как с ним работать, и мне они все объясняли. Конечно, вначале отнеслись ко мне с подозрением, как крестьяне обычно относятся к чужим. Но когда они поняли, что я вовсе не хочу им навязывать что-то чужеродное, а действительно пытаюсь понять этот материал, что-то новое в него вдохнуть, они стали со мной работать, подсказывать. У нас получилась вполне японская вещь.
В 2002 году, во Франции, когда я попросил ивовые прутья, в результате путаницы с переводом нам привезли виноградную лозу. Я просто онемел от счастья, когда увидел прекрасный неожиданный материал, с которым местные художники почему-то не работают. Так, в городке Ди на юге Франции потянулась к небу колонна из виноградной лозы. Я пытаюсь раствориться в той природе, в тех условиях, в которых оказываюсь, и ничего при этом не теряю как художник.
Иначе говоря, Вы легко перенимаете чужой опыт?
Николай Полисский: Скорее, сотрудничество с местными сообществами — естественная часть моей работы. Если меня куда-то приглашают, то, конечно, приглашают русского художника. Я пытаюсь честно выслушать людей, которые меня позвали, потому что они лучше знают и свою землю, и свой материал, и то, что им нужно. Ты их выслушиваешь, а потом все равно придумываешь все сам. Но без помощи людей, которые тебе помогают, предлагают какие идеи, изменения, ничего не получится. Это совместная работа.
Можно считать это народной крестьянской философией. Но я, например, хочу со всеми дружить, жить на единой планете и со всеми общаться. И я — да -считаю, что искусство должно принадлежать народу. Просто не в том смысле, как это понимали коммунисты. А с поправкой на современность, на тот жизненный опыт, который я имею.
Под небом голубым
Вы работаете с пространством. Время для Вас менее важно? Снеговики тают, зиккурат из сена растаскивают…
Николай Полисский: Мне кажется, что это естественный процесс. Раньше художники были никому неизвестны. Разве мы знаем, кто в Египте сфинкса сделал? От античности остались редкие имена. А потом художники поняли, что искусство вечно. Особенно то, которое в музеях остается. И захотелось быть к вечности поближе.
Но вечность у нас совета не спрашивает. Бессмысленно колотить мрамор: не факт, что работы будут жить долго, если ты не Микеланджело и не Роден. Желание художников сделать что-то из вечного материала и остаться в веках по-человечески понятно, но материал оказывается порой ценнее работы. Лучше уж сделать временные вещи и остаться, может быть, в каких-то байках, мифах. Но лучше об этом не думать. Во всяком случае я стараюсь об этом не думать, потому что это наказуемые вещи.
Николай Полисский. Угруан. Фото: Пресс-служба ГУМ-Red-Line
«Я просто художник, который делает большие вещи». Интервью с Николаем Полисским
15 мая в Павильоне на территории Новой Голландии прошла лекция Николая Полисского «Арт-Колхоз». Цикл «Гении мест», в рамках которого был приглашен, несомненно, самый известный русский художник жанра ленд-арта, организован журналом «Проект Балтия» и проектом «Новая Голландия: культурная урбанизация». Марина Никифорова побеседовала с Николаем Полисским о природе искусства и о сотрудничестве художника с крестьянами деревни Никола-Ленивец.
По традиции, начнем с вопроса о том, как вы стали художником и занялись архитектурными инсталляциями.
Я совсем не архитектор, хотя меня часто с ним путают. Никогда ничего не понимал в этой профессии. Я мыслю как художник. С архитектурой же не имею ничего общего, кроме разве что размеров моих работ. Я просто художник, который делает большие вещи. Я научился работать с большой формой, с ее уместностью… Больше всего мне нравится увязывать вещь – ее пластику, ее материал, смысл – с пространством. Что здесь должно быть? Какого оно должно быть размера? Держит ли оно пространство вокруг? Должно ли здесь что-то быть вообще? Возможно, это и есть задачи архитектора (и потому меня с ним так часто путают). Впрочем, думаю, художник тоже может этому научиться, если захочет.
Сейчас в моем парке мне приходится решать и какие-то градостроительные вопросы, так что некоторые архитектурные принципы я для себя освоил. Но я чистый практик.
Сейчас в парке для меня важнее всего осмысленность постановки вещи в пространстве; как выразился Григорий Ревзин: «Чего хочет ландшафт?» (парафраз знаменитого вопроса архитектора Луиса Кана «Чем хочет быть здание?» («What does this building want to be?»). – Ред.
С архитектурой разобрались. Но как все-таки вы стали художником?
Я был в большей степени живописцем, хотя начинал со скульптуры. Мне хотелось прорваться во что-то новое… Полагаю, каждый художник должен осуществить для себя такой прорыв.
Потом я понял, что мне не стоит изображать пространство на плоскости – я должен выйти в него вживую, своими ногами, и работать уже там. Это было достаточно мучительное решение, но как только у меня начало получаться, как только я почувствовал драйв – никаких сомнений не осталось. Я полностью вошел в картину, совершив этот судьбоносный перелом в 42 года, и совершенно о нем не жалею.
В век тотальной урбанизации и владычества технологий вы поворачиваетесь ко всему этому спиной и идете в обратную сторону. Вас так ведет судьба, или вы сами такую судьбу выбрали?
Не знаю, стал ли бы я этим заниматься, окажись на необитаемом острове… Дело в том, что у меня сразу появилось огромное количество зрителей и помощников, – не так уж я и оторван от общества. Не могу сказать, что я куда-то сбежал.
Я вышел и сказал: «Это место – мое». И оно ответило мне: «Да, Николай! Это твое место, делай с ним что хочешь!» 10 лет никто на него не претендовал. Потом несколько раз кто-то вламывался со своими миллиардами, но у них все быстро разваливалось – и они куда-то исчезали. В итоге как это место принадлежало мне, так оно моим и остается. Надеюсь, все активности, которые там существуют помимо меня, не уничтожат ту изначальную идею одновременной органичности и художественной остроты объектов, которую я установил. Мне хочется, чтобы все новые работы были встроены в мир, едины с природой и ни в коем случае не были чужими. Очень часто архитектор не учитывает среду, хотя, казалось бы, это обязательно. А у меня без этого невозможно.
Люди приходят, смотрят… На слабые и невыразительные вещи смотреть бы не стали. И еще никто мне не сказал, что я испортил то или иное место.
Выходит, вы работаете над созданием собственного «райского сада»?
Вроде бы я делаю это для себя, но если убрать оттуда всех зрителей, мне будет уже неинтересно. Однако я, безусловно, тоталитарен – художник и не может быть иным. Я хочу, чтобы меня поняли, чтобы меня оценили, чтобы люди были счастливы со мной там. Хочу быть счастливым не один, а вместе со всеми.
Вы ушли от городского фольклора, митьков (Николай Полисский состоял в ленинградской художественной группе «Митьки». – Ред.) к фольклору деревенскому. Осталось ли у вас что-то от митьковства? Если да, то как это выражается в ваших работах?
Не буду ругать моих друзей – они занимаются своим делом. Я тоже занимаюсь своим делом – обратился к тому, о чем мы все мечтали в детстве: коллективные действия, радость создания собственного рая, нежелание кого-либо победить… Хотя я прекрасно знаю, что без победы невозможно: люди, которые со мной работают, требуют от меня побед и правильных решений – как от вождя. Я обязан приносить им удачу, обязан придумывать что-то, чтобы они не работали зря, чтобы получали какие-то материальные ресурсы.
Вас нередко называют «народником XXI века». Согласны ли вы с такой характеристикой?
Я не специальный народник. Видимо, я такой изначально: мне нравится, когда со мной работают люди, но главное, чтобы им нравилось это делать. Наверное, идеальное устройство власти для меня – анархическое: некое товарищество, которое само решает, как ему выгоднее жить и что ему делать, дабы получить наиболее благоприятный результат.
Но если ты вождь – ты должен все время предлагать лучший вариант, иначе тебя снесут и заведут совсем другие правила, что, в общем-то, справедливо. Поэтому пока предлагаю вещи, которые им нравятся, – я народник. Как только ослабею, то стану никому не нужен.
Вы приобщили к искусству людей без профессионального художественного образования. Даете ли вы им какой-то теоретический базис, или это некое интуитивное взаимопонимание?
Я не вынуждаю их заниматься чем-то, к чему они не склонны. Они начинали с простейших вещей: косили, собирали стога, рубили что-то из бревен… Сейчас они уже чуточку поднаторели и могут самостоятельно, со своими бензопилами, делать собственное искусство, вполне даже независимое. Я предлагаю им какие-то ходы, а они: «Дядя Коля, отойди!» – то есть: «Мы и сами всё можем». У них потихоньку вырабатывается какая-то стилистика. Я бы, может, еще доработал, а они уже считают, что вещь законченная. И в этой брутальности зритель находит качество: возникает самостоятельное, ни на что не похожее искусство.
«Сенная Башня» и процесс ее создания
Никола-Ленивец, 2000
Можете ли вы назвать это своей школой?
Я бы не стал говорить так пафосно. Безусловно, я для них некая институция, некая альфа и омега, начало и конец. Думаю, если я куда-то уеду – все начнет затухать.
Сейчас появляются какие-то молодые помощники – уже из городских: они продолжают организовывать эту артель, чтобы она не затухла. Конечно, людям надо помогать, ведь они могут в любой момент разбежаться по углам. Но так в любом творческом коллективе: если хватка лидера исчезает, если никто никого за глотку не держит, все может затухнуть.
Члены вашей артели – на первый взгляд обыкновенные крестьяне. Как вам удалось заинтересовать их искусством?
Правильные решения. Что ни говори, без успеха ничего не получится. Это отдельный художник может всю жизнь мучиться, страдать в своей мастерской, а потом умереть в нищете, коллектив же не может существовать без успеха. Мы ведь живем без всякой помощи от властей. И тот факт, что этих крестьян оценивают, что к ним заходят, что им дают денег простые люди, – все это убеждает их в том, что они живут правильно. В общем, все это существует вопреки, а не потому, что нам создали какие-то условия. Дело в том, что земля нам не принадлежит, ее дважды перепродавали. Мы с «хозяевами» – две самостоятельные единицы: они владеют землей, а мы знаем, что с этой землей делать.
Вы создаете объекты не только на природе, в открытом ландшафте, но и в городе. В чем заключается основная разница в подходах? Где вам работать интереснее?
В городе нужно либо найти место, которое очень похоже на природное (а его можно найти в любом городе), либо вписаться в городскую среду.
Важно и мнение людей. Если здесь, в деревне, мне все прощается, потому что люди приезжают ко мне в гости, то в городе уже я приглашен некой властью. А люди не любят ни власть, ни ее подручных. У горожан создается ощущение, что ты отнимаешь у них деньги, которые тебе выделило государство. В лучшем случае бывает пятьдесят на пятьдесят. Половина – за, половина – против. И в этой ситуации все продолжает стоять, как в Перми (имеется в виду реакция горожан на художественные интервенции, осуществленные по инициативе директора Музея современного искусства PERMM Марата Гельмана в начале 2010-х годов. –
Так что в городе сложно во всех отношениях. Там ты должен быть нужным, понятным. И главное, что ни в России, ни в мире вообще нет никакого понимания, что же делать в городах, кроме памятников. Люди привыкли – вот стоит памятник: или человек на коне, или в кепке, или он эту кепку сжимает в руке…
Когда ты единственный художник, выражающий свое мнение, то становишься чужим для города, ведь ты первый, кто пытается внедрить что-то в эту среду.
Думаю, искусство будущего – делать что-то в городах. Не просто рекламу, не просто детские площадки… Жители же зачастую не понимают ничего, кроме макдоналдсов и памятников. В деревне таких проблем нет: люди сами приходят, радуются, хлопают в ладоши. Хотя на природе как раз меньше всего и надо – там и так красиво. А в городе – человеческая среда, мусор.
У нас есть один проект: на территории жилой деревни стояла бетонная коробка бывшего магазина, которая со временем приобрела жуткий урбанистический вид советской разрухи. Мы превратили ее в скульптуру. То есть не обязательно делать развалины каким-то мультифункциональным мультикультурным центром (хотя бы потому, что это дорого), для начала достаточно превратить этот бетонный ужас в скульптуру.
«Сельпо»
Никола-Ленивец, 2015
Какая из ваших городских интервенций кажется вам наиболее органичной?
Одна из наших тем – это четырехстолпные арки. Их уже три: одна в Москве, одна в Перми, и одна была недавно сделана для Политехнического музея, но сейчас стоит у нас в деревне. Эта чистая форма придумана не мной, я только меняю материалы. В Москве – как будто ворона свила гнездо. В Перми – сплав бревен по Каме, структурированный взрыв. А у нас в деревне стоит техногенная арка из «научной» серии.
Если хорошо подумать, то можно найти такие формы и материалы, которые будут органичны в городской среде, здесь можно придумать не только конный памятник в кепке. Например, в одном французском портовом городе мы сделали «Космическую археологию» – упавший спутник из старых бакенов. А на заводе в Тайване – «восточную» инсталляцию из металла.
«Спутник. Космическая археология»
Дюнкерк, 2010
«Тон Хо»
Тайвань, 2016
Ваши объекты, с одной стороны, монументальны, с другой – транслируют идею временности (художник часто сжигает созданные им объекты. – Ред.). Нет ли в этом противоречия?
Полагаю, современное искусство и не должно думать о вечном материале. Это попросту невозможно – все вечное уже сделано. Время сегодня бежит очень быстро, искусство должно этому подчиняться: вот оно постояло, вот его разобрали, вот на его месте построили что-то новое…
Собственно, я с этого и начинал: со снега, с сена… Произведения быстро умирали, – главное, чтобы оставался какой-то миф: здесь стояла такая вещь, ее нужно помнить. Важно, что остается память. Из всех семи чудес света только пирамиды достойны вечности, остальные – исчезли, но о них помнят. Это лучше, чем если какая-то вещь будет стоять настолько долго, что всем надоест, а когда ее захотят заменить – окажется сделанной из такого прочного железа, что и не разобрать.
«Снеговики»
Никола-Ленивец, 2000
Думаю, вечность не в материале, а в идее. В конце концов, идею можно повторить.
Надо играть. Раз время меняется, то и искусство в городе тоже должно меняться. Да и архитектура становится невечной: если раньше она оставляла после себя красивые руины, то теперь превращается в груду мусора.
Видимо, наступают такие времена, когда придется ломать и строить что-то другое.
Ваши работы неоднозначны: в них можно найти вторые, третьи, десятые смыслы, в том числе и те, которые не были заложены изначально. Какая из интерпретаций критиков или простых зрителей показалась вам наиболее неожиданной, интересной?
Ходят у меня по деревне люди бывалые. Они водят за собой группы и что-то рассказывают, иной раз забавное – создают некий миф. Я рад любым интерпретациям. Например, когда «Граница империи» постарела, она стала будто и вправду очень древней: кто-то говорил, что ее сделали друиды или древние славяне, хотя на деле ей было не больше 10 лет. И люди верят. Люди вообще склонны доверять.
«Граница империи»
Никола-Ленивец, 2007
Но я все время повторяю, что не вкладываю в свои работы никакого тайного смысла, никакой «сакральности». Конечно, я использую дух Стоунхенджа или древних строений, поэтому появляются некие зиккураты. Но я никого специально не обманываю, не заряжаю объекты магией вуду, хотя людям в голову приходят и такие идеи.
Люди сами любят обманываться, и фантазия ведет их к самостоятельному осмыслению искусства. Я думаю, что если искусство дает повод порассуждать, придумать свою фантазию – это тоже соавторство, сотворчество. Может быть, потом человеку и самому захочется что-то сделать. Такое соучастие и включение в воображаемую жизнь зрителя гораздо важнее, чем сказать: «Данная вещь – про это и ни про что иное».
Рассуждайте, и то, что вам придет на ум, и будет настоящей правдой.
То есть никаких табличек с подписями в чистом поле?
В идеале их быть не должно. На фестивале приходится, но я против. Наоборот, чем меньше запаха фестиваля, запаха художника, тем лучше. Зритель должен находить вещи, авторы которых забыты, смыслы которых исчезли, и заново всё придумывать и осознавать.
При желании, в ваших работах можно усмотреть политические подтексты: двуглавые птицы упомянутой выше «Границы империи», такая же двуглавая «Жар-птица», нашумевшая «Пламенеющая готика»…
«Жар-птица»
Никола-Ленивец, 2008
Я живой человек, я могу как-то пошутить над этой двуглавой жар-птицей… Вокруг «Границы империи» летают степняки; когда они на нее садятся, то кажется, будто у них тоже по две головы. А кощунственный акт из этого делают злобные люди с недостаточной фантазией.
С Масленицей (традиционное для художника праздничное сожжение инсталляции весной 2018 года было проведено и с объектом «Пламенеющая готика», что вызвало критику в прессе. – Ред.) я совершенно никого не собирался обижать. Когда я услышал все это, то не знал, что ответить, – хотелось только, чтобы все поскорее закончилось.
Неужели сегодня нельзя свободно рассуждать? Неужели нужно постоянно включать какую-то самоцензуру?
У вас есть научно-фантастическая серия, в которую входят «Большой адронный коллайдер», «Вселенский разум», «Бобур»… Это то, о чем вы мечтаете?
Я просто уважаю дерзновенных людей. Ученых, которые совершают какой-то подвиг, делают что-то сверх всех возможностей. В «Большом адронном коллайдере» я пытался создать визуальный образ данного научного события. Конечно, это карго-культ, когда человек, ничего не понимающий в науке, пытается повторить то, что его потрясло.
Кстати, в Люксембурге посмотреть на наш коллайдер приходили сотрудники ЦЕРН, и они были очень доброжелательны.
Получается, что сам феномен Большого адронного коллайдера в современной культуре по значимости подобен Стоунхенджу?
Конечно! Если раньше художники могли брать что-то от природы: гром, молнию, то сейчас человек создал свою безусловную научную природу, которая настолько сложна, настолько мощна, что с ней может взаимодействовать художник, он может находить в ней идеи, вдохновение.
Разумеется, я никогда не смогу понять это, как ученые. Но, будучи художником, я, словно дикарь, пытаюсь воспроизвести данное явление из доступных материалов и объяснить своим соплеменникам, насколько это важно.
Вас называют «русским народником», тем не менее вы часто работаете за рубежом. Не сложно ли вам создавать произведения на чужбине?
Нет. Понятно, что сначала нужно договориться с местными, а потом ты начинаешь им объяснять, что ты хочешь у них научиться, например, работать с бамбуком. И вот вы уже творите вместе – работа спорится. Тогда они начинают вести себя как мои крестьяне: мы с ними вместе делаем эту вещь, вместе ее оцениваем. То есть для них это не подарок какого-то непонятного художника, а то, что возникает в результате коллективного труда. Они уже считают эту вещь своей, гордятся ею.
То есть дело не в русской народности, а в народности как таковой, какой бы она ни была?
Обязательно должно быть органично. Если я во Франции, то становлюсь французским художником, в Японии – японским. И это не отнимает у меня моего собственного «я», я все равно остаюсь самим собой. Наоборот, это меня обогащает новым материалом, возможностью сделать что-то в новом пейзаже. Например, в Японии красивейшие голубые горы, где еще я такие возьму?
«Бабмуковые волны»
Япония, Ясака (Нагано), 2017
В связи с глобализационными процессами «народность» сегодня зачастую оказывается фальшивкой, уловкой для привлечения туристов. Не боитесь ли вы, что Никола-Ленивец постигнет та же участь?
В Никола-Ленивце я боюсь всего. Главное, страшно, что мне не хватит сил закрепить свои принципы, объяснить людям, что, собственно, я хочу там видеть. Действительно боюсь глобализации, интернационализации, в результате которой все художники будут похожи друг на друга как братья-близнецы, а все вокруг превратится в обыкновенный неразличимый дизайн.
Вот этого я опасаюсь больше, чем фальшивой народности. У нас же нет там ни матрешек, ни лаптей, ни еще чего-то лжепатриотического. У нас есть материал, который растет у нас же. Но мне не хотелось бы потерять свое лицо. И я действительно боюсь, что здесь будет всё как у всех.
Что у вас будет как у всех (или у всех как у вас)?
У всех всё уже примерно как у всех. А я пока что со своей физиономией, и пусть кому-то она может показаться неказистой – она самостоятельная.
Интервью: Марина Никифорова
Фотографии предоставлены Николаем Полисским
В Москве откроется первая персональная выставка Николая Полисского — Культура
МОСКВА, 21 июля. /ТАСС/. Первая персональная столичная выставка основателя артели «Никола-Ленивецкие промыслы» и фестиваля «Архстояние» Николая Полисского под названием «Русская античность» открывается в галерее «ГУМ-Red-Line». Об этом сообщил журналистам руководитель галереи Игорь Казаков.
«Мы все привыкли приезжать и наслаждаться объектами, которые находятся у наших партнеров — фестиваля «Архстояние» в «Никола-Ленивце». На мой взгляд, очень органично и с творческим задором Николай Полисский взялся за выполнение задания — вписать мощь и размах в довольно скромные стены нашей галереи. Мне кажется, это удалось замечательно», — сказал он.
Куратор выставки и фестиваля «Архстояние» Антон Кочуркин напомнил, что накануне напротив ГУМа на Красной площади была открыта первая выставка публичного искусства «Красный сад», где была также представлена работа Полисского. «Для нас стало большим вызовом вместить в это пространство поля, весь «Никола-Ленивец» и его историю, которая началась еще с 2000 года, но мы попытались это выполнить», — отметил он.
Кочуркин обратил внимание, что экспозиция состоит из двух частей. Первая связана с землей, корнями, народными промыслами, творчеством Полисского и деревенских художников из основанной им артели. Она представлена деревянными скульптурами, в которых художник переосмысливает наследие античности. Это серия объектов, собранных из орешника в духе классического зодчества и скульптуры, показывает античность так, как если бы она рождалась в русской деревне.
Вторая часть выставки — это своеобразная ретроспектива фестиваля «Архстояние» за годы его существования. Посетители смогут увидеть на экранах яркие события арт-парка — фестиваль «Архстояние», Ночь новых медиа, «Архстояние Детское», а также другие события разного масштаба. Многие перформансы и видеофильмы будут показаны впервые, в том числе видеоперформанс немецкого художника Марка Форманека длительностью 32 часа. Выставка продлится до 12 сентября.
«Арт-колхоз» или Один в поле воин
Это, конечно, поэтическая натяжка. Он совсем не один. Уж точно не в одиночку создаёт свои неожиданные и масштабные работы Николай Полисский. Собственно, именно в этом скрыт один из секретов творческого механизма в таком формате, как ленд-арт – коллективные ландшафтные экзерсисы села Никола-Ленивец, теперь уже вышедшие за пределы экзотической локации. Но обо всём по порядку.
Цикл «Гении места», который объединяет журнал «Проект Балтия» и проект «Новая Голландия: культурная урбанизация», пополнился рассказом Николая Полисского о своём опыте «преобразования мира». Успешный, вызывающий смех, восхищение и дискуссии, проект длится уже 17 лет. А началось всё… с усталости. К перелому тысячелетия и к своим сорока годам выпускник «Мухи» понял, что не может больше заниматься живописью, хоть никто не мог бы назвать его тогда застоявшимся художником. Душа требовала перемен. И случай помог в этом. Как-то в селе Никола-Ленивец Калужской области он с друзьями попробовал было слепить снеговиков, да дело не пошло. Видно, название села не располагало к усердию. Уезжая в столицу, художник возьми да и скажи местному жителю, с которым подружился, что, мол, даст по десятке мужикам за каждого нового снеговика. Если захотят слепить, конечно. И уехал, тут же забыв о затее. Но звонок из Николы – «Ты чего не едешь? Готово ж всё!» – ввергнул его в нечто ослепительное, чему невозможно было тогда дать имени. Зрелище было абсолютно волшебным, несказанно-феерическим: в заснеженном поле «прогуливалась» бесчисленная толпа молчаливых снеговиков. И это открыло глаза художнику: «Я увидел, что у меня в руках такой ресурс! Земля, люди, готовые с тобой делать всё! Люди с удовольствием помогали заниматься дурью». Делали это в охотку и за плату малую, что, кстати, опрокидывало представления о том, что большое дело требует больших вложений. Это был 2000-й год.
И вот колхоз, давно захиревший, как тысячи других мест страны, где люди без дела стали «бесхозными», волею случая не истлел в маете брошенности, а постепенно превратился в необыкновенный архитектурно-ландшафтный парк. Стал площадкой фестиваля «Архстояние», где встречаются смелые, нелепые и щемящие произведения, в которых непостижимым образом спаяны игра и философия, смешное и серьёзное, исконно-корневое и аванградно-мятущееся, провидческое и шаманское. То абстрактное «ни о чём», что обладает невероятно плотной литературностью и архитектоничной основательностью. Где каждый зритель становится соавтором и сомыслителем.
В качестве примеров работ на встрече в «Павильоне» Новой Голландии Николай Полисский пролистал несколько проектов. Они представили антологию и хронологию, пусть и неполную, разветвлённого в пространстве и времени ландшафтного бурлеска. Так уж совпало, что новая жизнь села Никола-Ленивец началась одновременно с новым веком, и эти масштабные ретро-футуризмы обозначили собою новое видение как роли художника, так и способов его коммуникации со зрителем, и, главное, его взаимодействия со средой, какой бы НЕ-готовой к диалогу она ни казалась.
«Сенная башня». На что годится скошенная трава? Лишь на стог. Но этот спирально-ступенчатый стог становится зиккуратом, «вавилонской башней», шутейной и колючей моделью могучей пирамиды (над которой поработала тогда сотня человек!) с силуэтами каких-то зыбких и забытых аллюзий. Совершенное пространство русского пейзажа, скатывающегося к излучине Угры, приняло это добавление. Приняло, как органичное, естественное, почти родное образование, которое тут «могло бы быть». Внедрение архитектурных протоформ в деревенскую среду вдруг запело мотивами, которые отзываются в душе, как нечто присущее и кровное месту. «Нужно быть очень аккуратным», – не в первый раз говорит художник, имея в виду и работу с доверенным ему пространством и сотрудничество с доверяющимися людьми. Этот же проект положил начало акционным сожжениям произведений. «Штатный Герострат», как называет Полисский коллегу, московского концептуалиста Германа Виноградова, тогда впервые спалил башню. Вообще-то, это отдельный феномен – то, что большинство этих ландшафтных произведений конечны во времени («разбирать их слишком дорого»). Пожалуй, просится сравнение с таким восточным сакрально-мистическим «форматом», как мандала. Та так же представляет собой старательно возведённое местное, яркое и праздничное, но всё же временное пристанище для духов. «Картине» из цветного песка, сложной по символике, полной гармонии и уравновешенности, но априори ограниченной во времени своего существования, отведена недолгая жизнь. Приглашённые духи покидают мандалу перед тем, как её превратит в серый прах щётка меланхоличного монаха. Так же и артефакты Полисского со товарищи, драматичные, живые, энергетически беспокойные или, наоборот, отстранённо-медитативные, в какой-то точке своего жизненного цикла приходят к разрушению и исчезновению. «Мы точно самые пожаристые из всего, что делают на нашей территории». Правда, сжигаются всё же не все объекты. Иные живы уже с десяток лет.
А для проекта «Медиа-башня» (2003 год) – бадминтонного парафраза шуховской «корзины» и парижской «буровой» (цитата) – фактор времени и вовсе стал особой отдельной «краской». Гора из дерев простояла 2,5 года. Зарастающая огородными растениями и дающая ощутимый урожай, она явила собою буквально живое произведение, настоящий «рог изобилия», плодоносящий сверх заложенной в него формы. С этого момента московские искусствоведы стали относиться к событиям-фокусам села Никола-Ленивец уже внимательнее. «Нужно было делиться», – говорит Николай Полисский, – «Чтобы это не оставалось территорией одного художника, а стало объектом сообщества». «Лихоборские ворота» (2005 год) стоят до сих пор. Эта традиционная форма, в которой отзеркалены триумфальные арки, что Рима, что Дефанса, впоследствии была повторена уже в новых очертаниях «Политехнических ворот» (2015 год). Пикселированный торжественный портал, будто набранный из свитков ДНК и структурной вязи, выглядел псевдо-компьютером, способным на тайное мышление. Вклеенный в иной контекст, например, на площадке ВДНХ у павильона «Космос», он приобретал дополнительное звучание, будто меняя кожу сообразно окружению. В этом проявлена поразительная способность сложного театрального «организма» вступать в диалог с воздухом, пространством и материей.
Собственно, компьютеру, то есть мыслящей неорганике, был посвящён проект «Вселенский разум» (2012 год). Огромная полусфера-клубок, прошитая петлями деревянных «нейросетей», стоит в поле, как пушкинская «голова», мимо которой не пройдёшь и не проедешь. Светоарматурные включения превращали псевдо-природное в буйство футуристического. Через год «Блестящая мысль», новый проект, логично «порождённый» предыдущим, уже ездил по европейским городам. Огромный «арифмометр» вгрызался в устоявшиеся объёмы городских площадей и зеркальными панелями вступал в визуальную перекличку с витражами готических храмов. Своеобразным обратным отзвуком парижской реальности стал «Бобур» (2014 год), возведённый в поле Николы-Ленивца. Его циклопические трубы одновременно цитировали воздухозаборники Центра Помпиду и нечто неназываемое, незнаемое, из мира великанов, иных религий или музык – тут уж можно домысливать что угодно. Забавно, что эти не свойственные калужским окрестностям, но сплетённые узнаваемыми корзинами, формы мгновенно полюбились местным жителям («Пойду гулять на Бобур, бабушка»). Циклопический то ли храм, то ли космический корабль встал тут сомасштабно и цельно, будто и должен был бы появиться рано или поздно. Приживлением чужеродного он вплавлял сугубо деревенский «аттракцион» в мировой культурный контекст.
К чему всё это отнести? Игра в архаику? Футуризм? Прототипирование? Архитектурный анекдот? Сны о недостижимом? Контуры иноземья? Какие образы и почему возникают здесь – да и не только здесь, – какими энергиями, какими импульсами, какими идеями они выращены? Иногда проект возникает из спонтанных сочетаний моментов, которые не просчитать. «Градирня» (2009 год), которую начали плести, ещё не зная, к чему придут, под собственной тяжестью стала проседать и валиться набок. Возникшие подпорки, вплетённые в неё растопыренными ногами, изменили и контур и ассоциации. Сам художник вновь говорит о той мере аккуратности и органичности, которая ведёт за собой, где бы проект ни осуществлялся. Выбор местного материала снимает конфликт навязанного. «Корни Луары» (2014 год) – узловатая, тяжёлая ветвистая вервь сплетена из отработанных виноградных лоз, местного материала, безусловно принадлежащего региону, как и его воздух. «Чермянка» (2014 год) своим змеиным тоннелем повторяет петлистый рисунок московской речки и… принцип плетёных «вершей», которыми издавна ловили рыбу. Тайваньский «Тон Хо» (2016 год) 80-тонной колонной собран из «отходов производства» – однотипных обрезков огромных двутавров. Силуэт пагоды и диковинного растения встал в бассейне завода, организовав вокруг себя «ботанический сад» металлических скульптур. «Бамбуковые волны» (2017 год, Ясака) напевными завихрениями встали над рисовыми плантациями на фоне голубых горбов японских гор. Здесь, кстати, так же целая деревня помогала в создании комплекса (всё сплошь старики – «крепкие дедушки, молодёжи тоже нет»). И вновь художник говорит о том, что вещи, которые получаются, не должны противоречить той земле, на которой стоят. И в этом, пожалуй, звучит ценнейший бережливый принцип «Не навреди», который не мешало бы помнить любому, создающему новую реальность, будь то садовая скульптура или торговый центр.
В конце встречи художник ответил на вопросы слушателей. Не обошлось и без интереса к тому, в каком состоянии находится сейчас история с раздутым скандалом о «пламенеющей готике» – том самом масленичном костре, силуэты которого глубоко оскорбили некоторых «неравнодушных граждан», имеющих столь ранимую чувствительность. Это опять возвращает нас – уж в который раз – в поле дискуссии о роли художника, о самоцензуре или навязанных ему «нормативах», о воле безграмотной и жестокой «толпы», о безнаказанной ярости «праведников». Выясняется, что мало что изменилось со времён Пушкина, которому так досаждали цензоры и толпа. «Он пел – а хладный и надменный Кругом народ непосвященный Ему бессмысленно внимал». Всё так же собственную душевную лень и скудный кругозор многие блюстители нравов обёртывают в тяжёлую тогу спасительной, но дурно понятой «духовности». И право художника творить и говорить вслух оказывается в навязанном противостоянии с невежеством. Однако именно в таком контексте неизбежно возникает и тема ответственности художника: перед местом и временем, перед собственной совестью и памятью сообщества. И та аккуратность, о которой не устаёт повторять сам Полисский, как нельзя лучше расставляет маркеры саморегуляции творческого процесса.
Вот только не хочется, чтобы творец, полный добра и способный к переформатированию пространств, мышления и взаимоотношений, оставался один на один с «толпой» бесчинствующих глупцов. Его фраза «Хороший художник – мёртвый художник» фиксирует такую банальность, как рыночную ценность того, кто уже ничего не создаст (как это обычно водится с непризнанными при жизни художниками). Будем надеяться, что его авторитета и веса команды его приверженцев будет достаточно для отстаивания свободы духа и способности говорить не в одиночку, не с самим собою, не в пол. Глядя на эти кажущиеся чудаковатыми проекты, невольно веришь в то, что самый воздух способен впитывать и аккумулировать идеи преображения и энергию созидания, отпечатываясь в памяти места. Напомню, что этим летом Никола-Ленивец вновь ждёт зрителей и акционистов.
Текст: © Владимир Корольков. 2018
Иллюстрации взяты из свободных источников.
Лекция Николая Полисского «Арт-колхоз»
15 мая, 19:30
На лекции Николай Полисский расскажет о своем методе работы и на примере выполненных им масштабных художественных инсталляций продемонстрирует, как меняется традиционный деревенский ландшафт, превращаясь в пространство эстетического и философского высказывания. Спикер будет говорить об «архитектурных брендах», «карго-культе», «арт-парке» и «Никола-Ленивецких промыслах»: все эти термины описывают характер стратегии художника, создавшего уникальный объектно-пространственный язык, с помощью которого он рассуждает об арт-ландшафте русского искусства начала XXI века и одновременно формирует упомянутый ландшафт.
Николай Полисский (Москва) — российский художник, участник группы «Митьки» в 1990-х годах, с 2000-х перешедший к деятельности в жанре ленд-арта. С начала 2010-х активно работает в деревне Никола-Ленивец на Угре, где сообща с местными жителями создает (а затем эффектно уничтожает) художественные инсталляции, используя локальные природные материалы. По образному выражению критика Григория Ревзина, Николай Полисский — «верстовой столб российского ленд-арта».
Куратором направления выступает архитектурный критик, главный редактор журнала «Проект Балтия» Владимир Фролов. При поддержке Платформы «Диоген»
Вход свободный. Количество мест ограничено. Пожалуйста, зарегистрируйтесь. 18+
Архитектурный лекторий журнала «Проект Балтия»
Архитектурный цикл лекций журнала «Проект Балтия» в этом сезоне будет посвящен феноменологии мест. Речь пойдет о городах и их фрагментах, о ландшафтах, где встречаются природа и культура. Историки архитектуры и зодчие-практики поделятся своим пониманием ценности территории, имеющей с их точки зрения особую, неповторимую атмосферу — дух места (genius loci). Венеция, Берлин, Петербург, Москва — сохранят ли эти великие города свою идентичность в XXI веке? Не спугнут ли их гениев наступающие все во все возрастающем количестве пространства-шаблоны и дома-подделки?
Лекторы выступят в роли портретистов, фиксирующих присутствие той неуловимой ауры подлинности, о которой писал немецкий теоретик культуры Вальтер Беньямин. Цикл «Гении мест» коснется как исторических городов, так и модернистской и постмодернистской застройки, с их собственной спецификой. Критерием выбора сюжета для лекций станет наличие в том или ином месте того, что Гастон Башляр называл «поэтикой пространства»: чего-то, что сложно передать словами, но что со всей определенностью составляет суть образа территории, образа, который можно сохранить, но так легко потерять.
Художник Николай Полисский… — Архстояние \ Archstoyanie
На фестиваль «Архстояние» в этом году приезжала группа из Фонд «Лучшие друзья»
По словам организаторов, участники с НРИИ получили большой опыт и море впечатлений:
Ребята посетили экскурсии по территории, перформансы, ночной рейв и арт-объекты, собирались на костры и танцы. В течение всех дней фестиваля они прыгали на огромных батутах, играли на глюкофонах, слушали лекции и музыкальные выступления, занимались йогой, знакомились и общались с разными людьми.
Вот, что пишу о фестивале сами участники, их родители и волонтеры:
Дейнеко Сергей:
«Спасибо, за идеальные выходные с моими идеальными друзьями! Да хранят вас бог, мои любимые! Идеально! Всего счастливого! ❤😘🤗🌄»
Сорокин Андрей:
«Мне понравилась играть на глюкофоне, танцевать, прыгать на батуте, кушать у костра, спасибо за новые знакомства, спасибо за чудесные выходные❤🥰😘🌈💐»
Мама Борзякова Артёма, Татьяна:
«Хочу выразить огромную благодарность всем организаторам и волонтёрам этой необычной и насыщенной поездки. Мой сын весь в положительных эмоциях и в восторге. Огромнейшее спасибо.👍💐»
Лёвушкина Женя, волонтер:
«Я очень рада, что съездила на фестиваль! Было здорово проводить время с ребятами, вместе гулять по парку и посещать мероприятия. У меня куча позитивных эмоций и воспоминаний. Огромное спасибо организаторам, благодаря которым поездка стала возможной, и всем кто приехал. Ребят, вы замечательные. Обнимаю💛»
Настя Полунадеждина, волонтер:
«Мне безумно понравилась наша поездка) Было очень весело, компания сложилась на эти выходные просто чудесная!! Мы успели посетить кучу интересных лекций, инсталляций, послушать музыку и, конечно же, потанцевать! 💃🏼 Спасибо организаторам за возможность так клёво отдохнуть) Очень надеюсь на дальнейшие встречи со всеми ❤»
Мы рады, что нашим гостям все понравилось ✨ Ждем встречи снова в арт-парке Никола-Ленивец!
Фото: Аня Рубака
«Немножко запахло инквизицией». Художник Полисский – о «Пламенеющей готике»
Российский художник Николай Полисский, создатель арт-проекта «Пламенеющая готика», был вынужден оправдываться после того, как его проект обвинили в кощунстве. На Масленицу, которая в России отмечалась в минувшие выходные, жители села Никола-Ленивец в Калужской области (именно там Полисский обычно выставляет свои проекты в арт-деревне) построили по его идее огромный макет здания из веток и мусора высотой около 30 метров и подожгли его.
Полисский объяснил, что главное в Масленице – мистический огонь. «Для меня его значение такое: в костре перед постом сжигают злое и скопившееся за год, все, от чего хотят избавиться в новом году». А название «пламенеющая готика» – просто «буквальное прочтение» известного архитектурного термина (в этом стиле в XV веке строили здания во Франции, Испании и Португалии, а позже в Англии – НВ).
Однако некоторые пользователи Сети и представители духовенства увидели в сожженном Полисским здании храм и обвинили художника в кощунстве. Депутат Госдумы Виталий Милонов в интервью радиостанции «Говорит Москва» назвал организаторов праздника «дьявольскими отпрысками», а сожжение арт-объекта – экстремизмом.
В интервью Настоящему Времени Полисский рассказал, что ничего культового в его постройке не было и том, что зачастую недостаточное художественное просвещение выливается в регулярное оскорбление чувств.
— Надо сказать, что, в общем, это достаточно невесело, это достаточно тяжелая работа, к которой я совсем не готов и, собственно говоря, никогда себя к этому не готовил. Я тихий художник, абсолютно позитивный и вроде такого провокатора никогда из себя не видел.
— Эта реакция, на ваш взгляд, она связана с недостаточным художественным образованием, потому что люди, условно говоря, не очень представляют себе, что пламенеющая готика – это в принципе направление в искусстве 15 века?
— Ну, конечно, я даже рад, что мы что-то объясняем, и теперь люди, в общем, узнали, что такое «пламенеющая готика», что костер от костела отличается. Мне кажется, что люди действительно как-то должны внимательнее, собственно говоря, следить за своими словами, обвиняя кого-то. Потому что так немножко запахло инквизицией, на мой взгляд.
— Манера оскорбляться на какие-то художественные высказывания, которые тем или иным образом касаются чего-то более-менее сакрального, – это в принципе такое явление последних лет. Вы будете стараться вообще не прикасаться к таким темам, которые наше оскорбляемое общество могут каким-то образом задеть?
— Сейчас я не могу вам это сказать, потому что, конечно, у меня есть команда, которую я не хотел бы подставлять. Но мне кажется, я работаю в настолько открытом общественном пространстве и нахожусь под бдительным контролем самого, собственно говоря, титульного народа, который делает эти произведения вместе со мной, что мне-то, в общем, особенно бояться нечего. То есть у меня все открыто, я нахожусь на виду у всех людей, все могут приехать и посмотреть, что мы делаем, что мы готовим.
Я боюсь только одного – что как при советской власти художнику запретят, собственно говоря, работать в таком виде и опять загонят куда-то всех нас в какой-нибудь Союз художников. Это единственный страх. Потому что я уже привык к этой абсолютной свободе и никого не хотел обижать. Поэтому это и есть моя цензура. То есть я по природе своей гуманист и считаю, что я несу доброе, вечное сею и никого не обижаю, и это моя цензура.
Полис Креатив | A 501 (c) (3) Некоммерческое творческое пространство в Остине, штат Техас,
Наша цель — предложить студийное пространство для всех мастеров из Остина.
Используя общую модель, финансируемую спонсорами, мы предоставим тем, кто в противном случае не может себе этого позволить, пространство для творчества.
В Остине количество открытых межсекторальных творческих пространств сокращается, поскольку цены на аренду растут, а получение финансирования становится все труднее. Вот почему мы запустили Polis Creative. Эта некоммерческая организация в Восточном Остине создает среду для всех творческих людей, особенно тех, кто не может позволить себе отдельную студию.
Мы проводим еженедельные мероприятия, такие как Create Night и Figure Drawing, а также показы художников. Кроме того, мы будем проводить бесплатные семинары для всех уровней знаний, рынков для авторов и сборщиков средств для достойных целей. Вы можете найти больше информации о наших мероприятиях в разделе «Предстоящие события».
Возможности, которые мы предоставляем
- Пространство для творчества
- Специализированные классы для всех уровней квалификации
- Ночи рисования фигур
- Мероприятия по сбору средств для других целей
- Художественные выставки и рынки
Нам нужна ваша помощь
Мы просим вашей поддержки в поддержании этого открытого и доступного пространства и призываем тех, кто может делать пожертвования.
В духе открытости для всех ваш уровень вклада не определяет ваш доступ к привилегиям или пространству.Тем не менее, у нас будут награды для наших спонсоров, в том числе наборы наклеек, ограниченная печать, товары и даже оригинальные заказанные предметы.
Если вы заинтересованы в поддержке, нажмите кнопку пожертвовать.
Наша цель — вовлечь и поднять как можно больше сообществ.
Ближайшие события
Свяжитесь с нами
предвидел ли этот латвийский художник рост селфи? — Журнал Калверта
На выставке в Риге установлены три телевизора Egovizors, и когда я посетил выставку, я обнаружил, что посетители делают именно то, что можно было ожидать в 2016 году — они фотографировали свое отражение на экране телевизора с помощью своих смартфонов.Мобильные телефоны, существовавшие в 1980-х годах, бледнели по сравнению со смартфонами, которые мы носим сейчас в наших карманах, и Полис, конечно, не мог предвидеть, как зрители в конечном итоге будут использовать эти телевизоры. Но художник, посвятивший свою жизнь рисованию чужих портретов, был уверен в одном: люди одержимы собой, не говоря уже о своем представлении о себе.
Портреты, представленные на выставке в Риге, также отражают эту тенденцию. Субъекты Полиса — латвийские политики, президенты, инвестиционные банкиры, юристы и т. Д. — заказывая Полису свои портреты, косвенно просили этого художника сохранить лучший имидж себя для потомков.Одним из преимуществ селфи является то, что вы можете сделать его и переснять до тех пор, пока не получите то изображение, которое вам нравится — наиболее лестное изображение самого себя, такого, каким вы хотите, чтобы другие видели вас. Полис понимает это, и, работая с фотографией, художник берет то, что уже является лестным, идеальным изображением предмета, и навсегда сохраняет его в красках. В этом смысле портреты Полиса не сильно отличаются от тех исторических портретов, которые показывают людей богатыми, знающими и влиятельными, и не отличаются от одной современной версии портрета — селфи.
Точно так же, как Полис представил себя бронзовой статуей или создал двухмерную картину, которая выглядит трехмерной, каждый из нас, вытягивая предплечья, чтобы сделать идеальный снимок на пляже или вместе с нашей любимой знаменитостью, создает немного иллюзии как реальности. Хотя в Советской Латвии 1970-х и 1980-х годов не было такой вещи, как селфи, работа Полиса в области перформанса, инсталляции и портретной живописи, безусловно, предвидела рост одержимости самооценкой, который еще не наступил.
ПОЛИС VIII Картина Мирослава Трохановского
www.mandylion.pl Я родился в 1977 году в Глогуве (Польша). Я вырос в красивом месте, в Низких Бескидах в Лемковском районе. Я очень эмоционально связан с этой землей, где веками жили мои предки — русины / лемки / украинцы. Я закончила Государственную среднюю школу изящных искусств. А. Кенар в Закопане и иконографический этюд в Бельске-Подляски. Принимал участие в индивидуальных и коллективных выставках, в том числе в Закопане (Польша), Ганнате (Франция), Белостоке (Польша), Люблине (Польша), Казимеже Дольны (Польша).Большая часть моей работы сосредоточена в первую очередь на создании икон и фресок в восточно-православных и римско-католических церквях. Одним из первых моих серьезных проектов было создание фресок для часовни Святой Троицы в Бельск-Подляски. В 2007 г. эта церковь получила награду Союза польских архитекторов SARP. Премия была присуждена за современную интерпретацию традиционной формы церкви и использование живописи как средства выражения, неразрывно связанного с архитектурной формой интерьера часовни.В 2009-2019 гг. Расписывала фрески в церкви Святых Кирилла и Мефодия в Гуменне (Словакия). Фрески получили полное одобрение приходского священника и прихожан этой церкви, а также широкий и положительный отклик в словацких СМИ и среди многочисленных посетителей храма. Очень интересным и обогащающим опытом было исполнение фресок по мотивам произведений Ежи Новосельского для часовни Благовещенского Эрмитажа в Полетилах. Мои работы находятся в разных уголках мира, в т.ч.в Польше, Франции, Словакии, Ирландии, Великобритании, Германии, Украине, США, России, Израиле, Грузии и Турции. Они принадлежат многим православным и римско-католическим иерархам, в т.ч. Католикос и Патриарх Грузии Илия II, Патриарх Иерусалимский и всея Палестины Феофил III, Архиепископ Константинопольский Нового Рима и Патриарх Вселенский Варфоломей I, Патриарх Московский и всея Руси Кирилл и Папа Франциск. В своих светских работах меня вдохновляет искусство икон (которое фактически научило меня рисовать), работы Ежи Новосельского — моего Мастера, Модильяни, Франца фон Штука, Пола Клее, Ильи Рипина и некоторых других.Мне нравятся эти создатели. Что касается моей работы, у меня очень широкий круг интересов и, следовательно, множество контента и форм, в которых я хочу донести их до своей аудитории.
Продажа настенных панно Polis
Человек, бегущий по пляжу
Фотографии Пола Мэнсфилда
Закат над Флорианополисом
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис
Филипе Азеведо
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис, Бразилия
Dircinhasw
Флорианополис, Бразилия
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис — Бразилия
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис, Бразилия
Dircinhasw
Флорианополис
Fhmolina
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Итагуасу — Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Стойка спасателей, Пляж Полис
Тейлор Макконнелл
Сансет Эм Флорианополис
Dircinhasw
Закат в Флорианополисе
Dircinhasw
Флорианополис, Бразилия
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Barra Da Lagoa, Флорианополис, Sc
Фабио Канхим
Понте Эрсилиу Луз — Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис, Бразилия
Dircinhasw
Флорианополис — Бразилия
Dircinhasw
Флорианополис, Бразилия
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис ночью
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Океанская волна, разбивающаяся на закате
Элооторпе
Собака играет на пляже Канасвиейра
E.Hanazaki Фотография
Мост Эрсилиу Луз
Dircinhasw
Маяк
Dircinhasw
Пляж Армасао
Фотография Андре Дамаско
Пляж Итагуасу
Dircinhasw
Af1307_8885
Адриана Фухтер
Торговый мост Коломбо и Педро Иво
Dircinhasw
Мост Эрсилиу Луз
Dircinhasw
Флорианополис — Бразилия
Dircinhasw
Мост Эрсилиу Луз
Пауло Хопер
Пляж
Грейс Ода
Пляж Кампече
Dircinhasw
Каяк
Грейс Ода
Аэрофотоснимок Флорианополиса
Dircinhasw
Пейзаж Санта-Катарины
Фотографии Пола Мэнсфилда
Переход к переходу улицы
Dircinhasw
Ночная Флорипа
Эвандро Бадин —
Флорианополис
Dircinhasw
Флорианополис
Dircinhasw
Пляж Армакао
Фотография Андре Дамаско
Волна
Грейс Ода
Итагуасу
Dircinhasw
Солнечный луч над морем
Dircinhasw
Ночной снимок Флорианополиса
Dircinhasw
Одинокая лодка
Марко Антонио Соуза
Пляж Хоакина
Dircinhasw
Пляж Итагуасу
Dircinhasw
Мост Эрсилиу Луз
Dircinhasw
Хуан Мануэль Фанхио сидит в гоночной машине
Беттманн
Рыбалка
Грейс Ода
Флорианополис
Dircinhasw
Floripa, Бюстгальтер
Наслаждайтесь своим новым ландшафтом
Всплеск заката
Грейс Ода
Лагуна Консейсау
Clywton Oliveira Photography
Mediterrani
Хави Лопес
Пляж Итагуасу
Dircinhasw
Вале-ду-Малакара
Лукас Де Баррос
Новинка от Theory & Event: «Художник Полиса»
Я очень рад объявить о публикации моей статьи о Cosmopolis Дона Делилло и литературной политике Theory & Event .Вот аннотация:Недавние работы по литературе и политической теории были сосредоточены на чтении литературы как отражении испорченных условий современной политической жизни. Исследуя «Космополис» Дона Делилло, это эссе развивает альтернативный подход к литературной политике, который уделяет внимание стилю и форме романа. Форма и стиль «Космополиса» подчеркивают диссонанс романа с миром, который он критикует; более того, они предполагают политику поэтического миротворчества, направленную на выявление коллективных действий над общностью языка.Как «художник полиса» Делилло не определяет конкретную политику, а формирует условия и пространства политической жизни с прицелом на альтернативное будущее.
Если вы хотите получить окончательную версию в формате PDF, пришлите мне электронное письмо.
В то время как проект Геродота продолжал распространяться, я уделял много энергии этому проекту по политической теории и литературе. Опираясь на мою статью «Сократ в другом ключе: Джеймс Болдуин в роли черного американца Сократа», я интересовался современной американской литературой и ее отношением к демократии.В трех эссе, существенно отредактированных и составленных с тех пор, как я попал в Брин-Мор, я исследовал, как литература не только описывает разного рода дефициты демократии — кризисы легитимации, пропуски и молчания в этической жизни, патологии, присущие опыту свободы, и так далее. но также и то, как литература реагирует на эти недостатки, как она вмешивается в те самые проблемы, которые она диагностирует. Насколько я понимаю, такие писатели, как Делилло и Джоан Дидион, не только разделяют эпоху недавней истории; они также разделяют рефлексию по поводу литературных произведений (и писательского мастерства в целом) этой эпохи.Я вижу эту общность в их внимании к форме, сжатию, языковым кодам и ключевым словам своего времени; эти аспекты их письма предполагают способы политической работы, вытекающие из их литературной практики.
На весеннем собрании Западной ассоциации политической науки я представлю еще одно эссе из этой серии, исследуя поэтику гражданственности в современной американской поэзии.
«Симбиоз» Тейлора Смита | Арт-Хоп-Полис
Symbiosis — персональная выставка американского художника Тейлора Смита, в настоящее время стипендиата Харриет Хейл Вулли, проживающего в Fondation des États-Unis.На этой выставке представлен второй набор из новой серии, представленной в феврале на ее персональной выставке в Colegio de España (Végétal / Cérébral: du vivant à l’objet).
«Симбиоз» определяется в биологии как «совместное проживание двух разнородных организмов (как в мутуализме, комменсализме, аменсализме или паразитизме)». Это также психиатрический термин, используемый для обозначения «отношений между двумя людьми, в которых каждый человек зависит от другого и получает от него подкрепление, полезное или пагубное» ( Cf .Словарь Вебстера). Наконец, в психоанализе он отражает физическую и эмоциональную зависимость ребенка от матери. Используя свою основную среду абстрактной живописи и коллажа, Тейлор исследует неограниченное количество возможных визуальных представлений симбиоза. Благодаря ее сотрудничеству с несколькими биологами Института биологии при Ecole Normale Supérieure (Нора Ассендорп, Патрик Торби и Мария Жоана Пинто), ботаниками, работающими в тропической оранжерее Ботанического сада в Париже (Карим Беньюб и Бернар Ноэль), и Американский фотограф загрязненных воздушных ландшафтов Дж. Генри Фэйр, Тейлор исследует понятие симбиоза как на биологическом, так и на межличностном уровне, а также обращается к насущным вопросам антропоцентризма и устойчивого развития.Во время учебы в магистратуре Ecole du Louvre (завершенной в прошлом году) она также провела два года, изучая возможные типы симбиотических отношений между публикой и произведениями современного искусства. Абстрактные композиции на этой выставке представляют собой разнообразные симбиотические отношения, принимающие форму паразитизма, мутуализма и т. Д., Между материалами и идеями, исходящими как от человека, так и от природы. Манипулируя органическими, промышленными и переработанными материалами с помощью цвета, состава и масштаба, эти картины пытаются найти и выявить идеальный баланс для данной ситуации между заданным набором как «человеческих», так и «естественных» элементов.Эти элементы включают в себя все: от картин Тейлора с бактериями (созданных с использованием штамма бактерий E coli, называемого канамицином, для рисования на агаровом геле), огромных тропических листьев ароидов (таких как филодендрон), микроскопических изображений человеческих синапсов и глиальных клеток, аэрофотоснимков загрязненных ландшафтов. и, наконец, ее личные фотографии природы с воздуха и крупным планом. Первым шагом в ее процессе является объединение этих природных образцов (кора, листья, камни…) и фотографий (ее рисунков с бактериями, научных изображений…) для создания изображения с использованием методов цианотипии и солнечной стойкости, напечатанного непосредственно на ее холсте с использованием естественного ультрафиолета. свет.Затем Тейлор производит переработанную бумагу из собранного мусора, коры и листьев, в дополнение к натуральной краске, используя органические пигменты (такие как японские пигменты из дробленого стекла iwa enogu и французские и итальянские пигменты земли) и льняное масло. Она сочетает эти краски и бумагу с монотипией и трафаретной печатью, а также традиционную китайскую и японскую рисовую бумагу, которые вместе нарисованы и коллажированы на начальном слое цианотипа, чтобы создать окончательную композицию. Акт создания так называемых симбиотических отношений между широким спектром материалов и образов напрямую связан с концептуальными размышлениями Тейлора о том, как такие контрастирующие элементы могут сосуществовать в единой композиции или едином мире.Она опирается на теории в первую очередь ученых, ландшафтных экспертов, философов, социологов, психологов и других художников и историков искусства, включая Огюстена Берка, Филипа Болла, Жоржа Диди-Хубермана, Натали Хайних, Альфреда Гелла и Йозефа Альберса.
О художнике
Тейлор Смит (р. 1993, Рочестер, Нью-Йорк) получил степень B.F.A. в живописи и степень бакалавра искусств. В 2015 году получил степень магистра истории искусств в Бостонском университете, а в 2017 году получил степень магистра в области культурного посредничества в École du Louvre в Париже.Затем она была удостоена стипендии Харриет Хейл Вулли от Фонда национальных университетов (2017-2018). Тейлор участвовал в нескольких групповых и персональных выставках, прежде всего в Париже и Бостоне, в дополнение к проекту росписи и резиденции в Asociación Atlas для экологического туризма в Лас-Пальмас-де-Гран-Канария, Испания. Используя свои манипуляции с природными процессами и органическими материалами, она исследует вечный конфликт между природой и культурным производством, обращаясь к ненасытному желанию людей «усовершенствовать» окружающую среду.В настоящее время Тейлор сотрудничает с биологами из Института биологии Высшей школы в Париже, а также с фотографами и активистами-экологами, такими как Дж. Генри Фэйр и ботаниками из Ботанического сада, чтобы объединить органические материалы с микроскопическими и аэрофотоснимками. естественные процессы созидания и разрушения в отдельные абстрактные композиции.
Часы работы
с понедельника по пятницу с 10:00 до 12:30 и с 14:30 до 18:00. По вечерам или в выходные дни только по предварительной записи: contact @ feusa.org
Исключительные часы работы: 8 марта, с 17:00 9 марта, с 14:00 14 марта, с 14:00 22 марта, с 16:00 27 марта, с 14:00
Вернисаж состоится в среду, 7 марта с 19 до 20:30 в рамках Art-Hop-Polis, art hopping в Cité internationale (следите за нашей страницей в Facebook). Подробная программа скоро будет доступна на CitéScope. Присоединяйтесь к странице мероприятия в Facebook, чтобы получать напоминания!
Beauty, Art, and the Polis — American Maritain Association
Обзор книгиОчерки в этом томе, в значительной степени признанные Жаком Маритеном и другими неотомистами, представляют собой вклад в понимание красоты и искусство в рамках аристотелево-томистской традиции.Таким образом, они представляют собой другой голос в современных дискуссиях о красоте и эстетике, голос, который, тем не менее, разделяет озабоченность многих своих современников такими вопросами, как взаимосвязь между красотой и моралью, государственное финансирование искусства и их образовательная роль, цель и универсальные стандарты прекрасного.
В традиции, в которой размышляют авторы этого тома, красота проявляется в порядке вселенной, порядке, который дает человеческому разуму окно в трансцендентное.Для Аристотеля и Фомы Аквинского естественный порядок основывает как искусство, так и мораль, и тем не менее именно этот порядок ставится под сомнение современной наукой и философией. Вместо того чтобы указывать нам на сверхчеловеческий порядок, прекрасное указывает на порядок человеческой свободы и творчества. Размышления о прекрасном, поскольку современный философ Иммануил Кант, таким образом, часто принимает субъективистский характер.
Ввиду важности красоты и искусства в человеческом существовании, в образовании и жизни человека как морального и политического существа, следует искать альтернативу любому сведению прекрасного к чисто субъективному опыту или культурной конструкции.Аристотелевско-томистская традиция в диалоге с современными и современными представлениями о прекрасном предоставляет нам именно такую альтернативу, и, таким образом, представленные здесь эссе представляют собой решающий шаг в «путешествии к томистической эстетике».
Чтобы максимально способствовать нашей дальнейшей работе, приобретайте напрямую у нашего дистрибьютора
Покупайте у Amazon
СодержаниеДжон Г. Трапани-младший, «Сияние: метафизические основы эстетики Maritain»
Дональд Хаггерти, «Агентный интеллект и энергии интеллекта»
Мэтью Каддебак, «Форма и текучесть: аквинские корни доктрины духовного предсознания Маритена»
Кристофер М.Каллен. SJ, «Схоластический гиломорфизм и западное искусство: от готики до барокко»
Фрэнсис Слейд, «Об онтологическом приоритете концов и его значении для искусства повествования»
Элис Рамос, «Красота, разум, и Вселенная »
Патрик Дауни,« Данте, Аквинский и корни современной эстетизации реальности »
Грегори Дж. Керр,« Бесценная бесполезность искусства »
Томас С.Хиббс, «Портреты художника: Джойс, Ницше и Аквинский»
Дэниел Макинерни, «Роман как практическая мудрость»
Кэрри Рехак, «Агония и экстаз Благовещения в романе Анны Секстон» Жестокость женщины »
Ральф Нельсон,« Музыка и религия в философии искусства Гилсона »
Стивен Шлессер, SJ,« Маритен в музыке: его долг Кокто »
Десмонд Дж. Фитцджеральд «Маритен и Гилсон о живописи»
Кэтрин Энн Осенга, «Воплощенная красота: Маритен и эстетический опыт современных икон»
Уэйн Х.Хартер, «Опасная музыка»
Брайан Дж. Браман, «Прозрение и подлинность: эстетическое видение Чарльза Тейлора»
Джеймс П. Меса, «Добро. Плохое и безобразное: эстетика нравственного воображения »
Джон Ф. Моррис,« Сегодня медицина все еще является искусством? »
Жанна М. Хеффернан, «Искусство:« Политическое »благо?»
Джозеф В.
Станьте первым комментатором